Когда солнце пригрело сильней, мы начали работать веслами, и от устья реки плыли часа два на юг, а потом столько же на запад и, наконец, достигли мыса Егорьича. Оставив мыс за спиной, взяли направление на Камень Егорьича. Но прежде чем туда добраться, километра три продвигались южнее мыса до устья речки Каменки, а оттуда, не меняя курса, преодолели такое же расстояние, пока не подплыли к Камню. Его подножие заселяли редкие лиственницы, две из них забрались на склон горы. На гольцовой вершине различалась группа полуразвалившихся кекуров, один из них напоминал своим видом огромный восклицательный знак.
Располагаясь на ночевку, мы поставили лодку в небольшой залив. Коравги поведал, что Камень имеет на вершине глубокую впадину, окруженную столбовидными утесами. Там находится гнездо «огненной птицы»: она спит в горе с давних пор. Такова чукотская легенда. Возможно, что Камень и был когда-то вулканом, и легенда — отголосок давно минувшей жизни горы.
Другое загадочное место находится в этом крае на Южно-Анюйском хребте, в долине Каменной реки (по-ламутски — Монин), близ устья которой мы прошли полярной ночью, возвращаясь с омолонского похода. Эта долина давно удивляла местных жителей весьма странным видом. Летом на зеленом фоне водораздельных светлых лиственничных лесов она выделяется своим черным цветом. Дно долины частично загромождено темными глыбами горных пород. В верховьях реки возвышается огромный конус горы, на вершине ее есть также глубокая впадина.
Однажды Коравги разыскивал там ламутское стойбище и еле выбрался оттуда: кормовища для оленей оказались скудными. На темно окрашенных горных породах, слагающих дно и склоны долины Каменной реки, почти ничего не росло. Среди охотников-ламутов живет легенда, будто в истоках реки находится вход в подземный мир, откуда вырывается дым и пламя.
В окрестностях Камня Егорьича осенние растения доживали свои последние дни. Большинство трав поблекло, и только мхи привлекали внимание то зелеными, то ржавыми пятнами. Брусника принесла обильный урожай, ее сладкие с приятным привкусом ягоды природа щедро предоставляла на потребу каждому: была бы лишь охота собирать. Но заготовлять ее почти некому, и опа остается достоянием птиц или остается на месте, вызревая более сладкой, чем на юге.
Подойдя к брусничному взгорку, издали манившему своим темно-красным обличьем, я увидел бекаса.
В дельте реки этой дичи, как говорят колымчане, — уйма. Правда, бекас невелик (с трехнедельного цыпленка). Очень длинный прямой клюв делает его похожим на вальдшнепа. При моем приближении бекас затаился и как бы прижался к земле: различалась лишь его буровато-желтая спина и более темная голова. Потом он вдруг полетел, переваливаясь с боку на бок и покрякивая.
От Камня Егорьнча, минуя устье Филипповки, мы спустились на юг и, проплыв около часа, поравнялись с заимкой Петушок. Ярко светило солнце, по-прежнему было безветренно, слышалось курлыканье отлетающих журавлей.
Свыше четырех часов потребовалось нам, чтобы продвинуться от Каменного мыса на юго-восток и, следуя извилинам берега, повернуть на юго-запад, пока не добрались до выступа каменного берега — мыса Первого. За день нам пришлось немало поработать веслами, и теперь напоминала о себе усталость. Решили вытащить лодку на берег и поставить палатку, выбрав укромное место.
Ночью было сыро, а утро встретило нас таким густым туманом, что его, как говорят моряки, можно было резать ножом. Вехи и иные береговые приметы, помогающие речному судоходству, — все окуталось в этот день плотной туманной пеленой.
Июль и август на Колыме — пора частых туманов. Река, текущая с юга на север, песет большие запасы тепла. В ее дельте летом преобладают ветры северных направлений, приносящие холодный арктический воздух. При соприкосновении с ним теплых вод образование туманов неизбежно. В такие дни плавание по реке сопряжено с опасностью, и нередко суда теряют драгоценное время на вынужденные стоянки. А ведь навигация длится не более двух-трех месяцев, — значит дорог каждый час.
Некоторые суда плавают и в тумане, пользуясь наметкой — длинным шестом с делениями для определения глубины. Наметка помогает рулевому. Встречаются на реке узкие перекаты с крутыми поворотами. Малейшая оплошность, сойдешь немного в сторону — и судно на мели. А ведь за ним обычно тянется на буксире караван нагруженных барж. Судно пробирается в тумане медленно (не более трех-четырех километров в час), готовое при встрече с мелью дать в любую минуту полный ход назад.
С реки донесся протяжный гудок парохода. Эхо гудка прокатилось по колымскому простору и замерло в нагорной стороне.
В полдень подул ветерок. Мелкие капельки воды, словно пылинки, в изобилии носились в воздухе и как бы клубились, превращаясь в слегка редеющую пелену. Крошечные пузырьки воды оседали на листьях тальников и других 206 растений. Вдруг сквозь туман прорвался луч солнца. Пузырьки воды, сливаясь, превратились в капли.
Нашим взорам открылся, наконец, весь берег, а вскоре показалась и река.
Мы заторопились и отчалили, нам сопутствовал ветер. При встречном течении этот ветер всегда поднимает крупные волны. Под парусом наша лодка заметно подвигалась вперед. За девять часов плавания мы много раз меняли направление. В лодку то и дело брызгало холодной водой, ветер срывал гребешки волн. Руки у нас были свободны, и вода усиленно вычерпывалась. Вечером нас подтащило к мысу Толстому с лиственницами на скалах.
Осень в этом году холодная, ранняя. Никак не сравнишь ее с прошлогодним затяжным бабьим летом. И воздух, и обширные дали колымского горного правобережья серебристо-прозрачны, словно покрыты тонким ледком.
За целый день мы изрядно продрогли. Коравги догадался использовать остатки пшеничной муки и сливочного масла и сварил старинную похлебку — подобие жидкой мучной каши. После ужина сразу же залезли в спальные мешки, договорившись, что завтра встанем пораньше. Ночью появилось первое полярное сияние: северная часть небосвода светилась рассеянным светом и напоминала утреннюю зарю. Вскоре «заря» казалась уже зеленовато-желтой, а потом появились фиолетовые и красноватые оттенки.
Спозаранку двинулись на юго-запад и часа через три подплывали к высокому берегу со слоистыми обнажениями темно-красной и зеленой глины.
Перед нами — Кресты Колымские (Нижние Кресты).
Прошло еще не более часа, и мы вошли в устье Пантелеи-хи. Низовья Колымы остались позади.
ПО РЕКЕ ПАНТЕЛЕИХЕ
Пантелеиха берет начало в горах Белые Камни, известных своими залежами снега, не успевающего растаять за короткое лето. Устье реки подходит к возвышенному правобережью Колымы. По его южному склону спускались кудрявые кусты кедровника. Встретив здесь надежную защиту от северных ветров, они превосходно разрослись, отличаясь от своих сородичей темно-зеленой с сизым налетом хвоей.
Низменная равнина левого берега Паптелеихи оказалась большим пойменным островом, омываемым Колымой, Пантелеихой и Дудинской протокой.
Войдя в устье реки, мы по ходу лодки сразу ощутили слабый встречный напор воды. Ни одного мелкого и быстрого переката (шивера), свойственного горным рекам, мы на Пантелеихе не встретили.
Вдоль берега острова, перед опушкой высоких прирусловых ив, зеленела узкая полоска хвощовых лужков. На них важно расхаживала пара гусей. Увидев лодку, неожиданно для них выплывшую из-за мыса, гуси взлетели, быстро скрывшись за ивами. Под защитой правого гористого берега здесь почти не ощущалось дыхания ветра. Казалось, что осень тут еще не наступила.
Меня привлекла зеленая стена ив, и, пока Коравги хлопотал у костра, я углубился в урему.
Высохшие наилки, точно чехлы, покрывающие основания стволов и ветви, напоминали о весеннем половодье. Местами пройти через эти заросли нелегко: мешала густота древостоя и обильный подлесок из красной смородины.
Пробираясь сквозь чащобу, я встретил рябчиков. Взлетев, они рассыпались в воздухе веером, по вскоре расселись по ветвям ближайших деревьев и притаились. Я следил за полетом одной из птиц. Она с лету словно влипла в крону дерева, даже не покачнувшись при посадке. Усевшись на сучке, рябчик сразу же остался неподвижным. «Но где же остальные птицы? — подумалось мне. — Ведь они должны сидеть невдалеке друг от друга».