Мне так хотелось произвести впечатление на изысканный французский двор, что я даже прибегла к помощи одного из самых прославленных флорентийских мастеров, изготовивших специально для меня туфельки на высоком каблуке. Надо признать, что мое представление французскому двору было блистательным – своей цели я добилась.
Такого собрания представителей высшего духовенства Европа не видела, пожалуй, со времен средневековых соборов: на церемонии присутствовал сам Папа Климент VII в сопровождении своих многочисленных кардиналов. За торжеством последовали тридцать четыре дня непрерывных пиршеств и балов. Однако вскоре праздничные фанфары отгремели, и я осталась один на один со своей новой ролью.
Французский двор всегда славился своей изысканностью, благородством манер и блестяще образованными и утонченными дамами. Под влиянием возродившегося интереса к древности придворные Франциска I изъяснялись между собой на латыни и греческом, читали поэмы Ронсара и восхищались скульптурными изваяниями итальянских мастеров. В купеческой же Флоренции, в противовес Франции, отцы семейств не были озабочены тем, чтобы дать своим женам и дочерям столь разностороннее образование, вследствие чего в первые годы жизни при французском дворе я чувствовала себя невеждой, не умевшей изящно строить фразы и допускавшей ошибки в письмах. Я ощущала свою изолированность и жестоко страдала от одиночества и неприязни, которую по отношению ко мне демонстрировали французы. Единственным другом, которого я обрела во Франции, стал мой свекор. В 1536 году умер французский наследник. Согласно официальной версии, смерть наступила от простуды, которую дофин подхватил, искупавшись в ледяной воде после игры в мяч. По другой же, наследный принц был отравлен мной, Екатериной Медичи, возжелавшей восшествия на престол своего супруга. К счастью, эти слухи никак не повлияли на теплые отношения между Франциском I и мной, но как бы то ни было, с тех пор за мной прочно закрепилась слава отравительницы. Под давлением моего мужа, желавшего закрепить свое положение рождением наследника, я, до тех пор не принесшая ему потомства, долго и тщетно лечилась у всевозможных магов и целителей с одной-единственной целью – забеременеть. В это непростое для нашего брака время в жизни моего Генриха появилась женщина, которую многие в течение нескольких последующих лет считали истинной правительницей Франции. Я говорю тебе, Инга, о Диане де Пуатье, фаворитке моего законного мужа, которая была на двадцать лет старше него. Генрих высоко ценил мудрость и дальновидность Дианы и внимательно прислушивался к ее советам перед принятием важных политических решений. Я же оставалась незамеченной. У меня не было другого выхода, кроме как смириться со своим унижением.
Долгое время наши отношения с Генрихом представляли довольно-таки странный любовный треугольник: Диана изредка подталкивала Генриха к моему ложу, а я, принимая его, мучилась от ревности и собственного бессилия что-либо изменить.
Сравнение с прелестной Дианой было явно не в мою пользу. Я никогда не была красавицей, а с возрастом порядком располнела и все более походила на своего дядю. Последнее, разумеется, никак не могло быть комплиментом. Особенно отталкивающей чертой был мой чрезмерно высокий лоб. Злые языки утверждали, что между моими бровями и корнями волос вполне могло бы уместиться второе лицо. Это уродство было следствием необъяснимой придворными врачами потери волос, которое я тщательно скрывала, пользуясь париками.
Новость о том, что я забеременела, стала для всех полной неожиданностью. Чудодейственное исцеление было приписано Нострадамусу, медику и астрологу, вошедшему в тесный круг моих доверенных лиц. Мой первенец, названный в честь деда Франциском, родился в 1543 году.