Поднявшись, она раскатилась в громах:
— Чем… могу… служить… господам?.. — и, отвернувшись, ощупала рукой кресло, чтобы сесть.
Перед ответом раджа сдернул с себя бороду и усы и вынул два револьвера:
— Мистер Брумлей, имею честь…
Это был он, Брумлей, австралийское чудовище, душитель чернокожих дикарей, отпрыск знаменитого «Чарли кому-то крышка».
При виде двух черных кружочков, двух дырявых глаз смерти, он мало изменился в лице, совсем не изменился в лице, если не считать тонкой саркастической усмешки, чуть тронувшей негрские его губы.
— Дальше? — предложил он. — Милейший Бамбар, продолжайте дальше. Кажется, я попал впросак: несомненно, вы перерезали звонковые провода?
— Перерезал, — сухо отвечал Бамбар, — не трудитесь давить кнопку звонка, примите руку из-под стола и положите ее на стол. Так.
— Ваше славное потомство? — кивнул Брумлей на Петьку, с готовностью выполняя требование Бамбар-биу.
— Мое потомство, — отвечал Бамбар-биу и затем по-русски: — Петух, извлеки свою игрушку и направь ее на мистера Брумлея. Я не убью этой жирной гадины, не бойся.
— Пишите, мистер Брумлей, и скорей: мне еще одно дело предстоит, пишите дарственную запись для Урабунна на ту землю, что вы забрали у него;
— С охотой. Диктуйте. Ведь вы юрист, кажется?.. Странный револьверчик у вашего потомства: пугач, что ли?
Брумлей пододвинул локтем блокнот и вооружился пером. Он вздрогнул, когда треснул пересохший паркет сзади него, но тотчас улыбнулся, качнув головой, и глаза его, перегруженные апоплексической кровью, заструили привычную иронию.
Сухим, как треск паркета, и бесстрастным голосом крючкотвора Бамбар-биу продиктовал текст дарственной записи и, не ограничившись этим, аналогичное распоряжение заставил написать к мельбурнскому нотариусу Брумлея.
— Теперь позвоните, сэр, — сказал он, когда Брумлей усердно оттискивал личную печать на обоих документах.
— У вас милые шутки, — весело отозвался Брумлей, не прерывая увлекательного своего занятия.
Бамбар-биу стал вдруг ласковым и заискивающим:
— Могут ли быть шутки между нами, дорогой сэр? Я перерезал звонок, который ведет к швейцару и который означает «беги за полицией», а не к камердинеру… Чтобы вы не подумали, что я вас мистифицирую, скажу: пуговка этого звоночка пристроена к задку вашего кресла…
На лицо Брумлея медленно наползли сумерки, он задышал часто и возразил срывающимся голосом:
— Но я уже звонил к камердинеру.
— Ничего. Позвоните еще раз.
С растерянным и недоверчивым видом Брумлей опустил руку под стол. Через полминуты вошел в кабинет метис-камердинер.
— Бобби, — сказал Бамбар-биу, не оборачиваясь к нему, — возьмите со стола письмо и передайте его швейцару. Пусть сейчас же сходит на почтамт и отправит его по адресу.
— Хорошо, Бамбар, — отвечал камердинер, взяв письмо и собираясь уходить без признака удивления от трех револьверов, устремленных на его господина.
— Подождите, Бобби. Отпустите швейцара до завтра. Посплетничайте ему на нас, что мы занялись с хозяином пьянкой и пропьянствуем всю ночь. Сами же вы останьтесь в швейцарской за швейцара. Никого не принимать.
Бобби ушел, провожаемый остекленевшим взором Брумлея.
— Это еще не все, — любезно предупредил хозяина. Бамбар-биу. — Я обещал некоторым темнокожим дурачкам, которых вы любите… эксплуатировать, что завтра область Ковровых Змей будет очищена от ваших овечек. Надо известить об этом вашего приказчика… ну, скажем, по радио…
— Скажите мне одно, — вдруг прохрипел Брумлей, — вы убьете меня сегодня?
— Никак нет, — Бамбар-биу сверкнул голубыми глазами и сделал обаятельную улыбку, — я буду глупцом, если убью вас. Поднимется возня, и, пожалуй, еще вздумают аннулировать наши сегодняшние совместные распоряжения. Даю вам честное слово коммуниста, вы останетесь жить.
— Я вам верю, — прохрипел Брумлей.
Услышав в монологе анархиста слово «коммунист», которое на всех языках одинаково, Петька вспомнил разоблачения австралийских пионеров.
— Бамбар, — насупившись, сказал он, — пожалуйста, не выдавай себя за коммуниста. Это неправда.
— Ха-ха-ха. С каких это пор, Петух, ты стал понимать английский язык? Но я и не говорил ничего подобного.