Утром я еще валяюсь на своем матрасе на полу, когда в дверь просовывается голова Джейми:
— Здесь ночью был мужчина или мне показалось?
— Мы пили ромашковый чай.
У Джейми загораются глаза. Она садится на край матраса, подтянув к груди костлявые колени, торчащие из-под белого махрового халата.
— И?
— Разговаривали.
— Целовались?
Я улыбаюсь, я в эйфории. Желудок кувыркается.
— Ну и как? — любопытствует она.
Я приподнимаюсь на локте. Не хочется выдавать всю глубину своего восторга, но и удержаться нет сил.
— Здорово! — Я обвожу пальцем губы.
— Щетина?
— Да, немножко. Натерла? Красные? — спрашиваю я, наклоняясь поближе, чтобы она рассмотрела.
— Похоже, это настоящая страсть, — поддразнивает Джейми.
Звонит телефон. Джейми вскакивает и пулей вылетает из комнаты.
— Одну минуточку. — Вбегает обратно, прижимая трубку к груди, и выдыхает: — Это он!
— Алло? — говорю я.
Джейми тихо закрывает дверь.
— Хотел сказать тебе «доброе утро».
— Доброе утро, — отвечаю я.
Кажется, я в тебя влюбилась.
— А еще хотел спросить, когда мы снова увидимся.
Чувствую себя царицей Савской. Готова позвать его прямо сейчас. Я сварила бы кофе, сбегала за круассанами. А потом… Но не годится так сразу поощрять мужчину.
— В воскресенье у меня выходной.
— Можно пригласить тебя пообедать?
— Пообедать? Отлично, — небрежно говорю я. А сердце колотится: бум, бум, бум!
Откидываюсь на подушку, глядя, как в окно льется утреннее солнце, и вспоминаю фотографию, которая висела в спальне у каждой старшеклассницы: художественно смятая белая постель в квадратах мягкого солнечного света. Представляю, как мы с Фрэнком валяемся на такой постели, нам тепло и уютно в нашей взаимной любви. А когда мы не занимаемся любовью, я пеку французские фруктовые пироги, жарю ягненка с розмарином и сладким маслом на травах. Бокал шампанского? Сливок добавить? А теперь иди сюда и поцелуй меня…
Я смотрю в зеркало и вздрагиваю: ну и ну, это уже не ежик, а форменный дикобраз. Ладно, бог с ним. Дикобраз, по крайней мере, задорный.
Февраль. На улице холодно, градуса два мороза. Я закутываюсь потеплее, выхожу из дому и еду по Вест-Сайдскому шоссе. Бедро еще немножко ноет после аварии, поэтому я не спешу: сначала нужно разогреться. Качу себе, слушаю плеер (на радио 104,3 крутят «Траффик» — «Искорка на высоких каблуках»), свободной рукой подыгрываю на воображаемой гитаре. Еду мимо шикарных яхт в лодочной бухте и до самой окраины Бэттери-Парк-сити, где отдаю честь статуе Свободы и подпрыгиваю раз пятьдесят. На моем горизонте мужчина! Чувствую крылья за спиной!
На бульваре я улыбаюсь совершенно незнакомым людям. Они смотрят на меня с удивлением. Может быть, им меня жаль. Может, они знают то, о чем в данный момент мне думать не хочется: что всякое счастье недолговечно, что то, благодаря чему у человека вырастают крылья, на самом деле не существует. Эта мысль быстро перерастает в навязчивую идею. Воображаю самые страшные варианты: он женат, у него подружка, он наркоман, отчаянный лжец, голубой, плевать на меня хотел, начнет пудрить мне мозги после первой же ночи. Мой бедный череп съеживается до размеров мячика для гольфа.
Что с тобой? К чему эти черные мысли? Все отлично, радуйся. Пусть так и будет. Ты заслужила немножко счастья.
Ноэль вызывает меня к себе. Он всю ночь гулял по кварталу с японцем Йоси, главным поваром суши из «Востока». Энергии у этого Йоси — на десятерых, он всегда улыбается, даже после двадцатичетырехчасовой попойки. Носит национальные деревянные сандалии и толстые белые носки. Я видела, как он бегает по кварталу на этих ходулях, словно спринтер мирового класса.
— Сегодня придет новенький, практикант, — сообщает Ноэль. На его обычно гладко выбритом лице пробивается щетина. Гель, всегда приклеивающий волосы к намечающейся лысине, отсутствует, и непослушная темная челка спадает на лоб.
— Я назначил его к вам с Пабло на холодные блюда. Покажешь ему, что есть что, красотка?
Эге, да наш славный малый сегодня сам на себя не похож. Я обещаю сделать все, что в моих силах.