В обеденный зал под стеклянной крышей, где мне предстоит встреча с Ноэлем, Хоакин приносит стакан простой воды.
— На этот раз без крови, ладно? — просит Хо.
Я киваю и глубоко дышу. Ноэль садится за столик напротив меня; я стараюсь улыбаться как можно естественнее.
— Чем могу быть полезен, красотка? — осведомляется шеф.
Заранее речи я не готовила и сама поражаюсь тому, что произношу:
— Для начала позвольте сказать, что работа в «Такоме» под вашим руководством меня многому научила.
Ноэль удивлен. И доволен.
— Вы даже не представляете, как много мне дали, — продолжаю я.
— Ну-у… рад, что смог тебе помочь, красотка, — простодушно говорит Ноэль.
— Хотела, чтобы вы это узнали, прежде чем я уйду.
Странное дело — на меня снисходят счастье и умиротворение. Да, я ухожу. Я всегда считала, что с врагами нужно обращаться великодушно и ни в коем случае не выдавать своих страданий. Только до сих пор мне приходилось применять эту тактику к мальчикам, которые нехорошо со мной обошлись.
У Ноэля явно гора с плеч свалилась.
— Уже уходишь? Так быстро?
Быстро? Больше года прошло, но какая разница.
— Боюсь, что да, — вздыхаю я.
— Ты была ценным работником на моей кухне.
— Правда? Ха. Тогда, может, остаться? — предлагаю нахальнее, чем собиралась.
Ноэль нервно ерзает на стуле и кривит губы, как мальчишка, пойманный на лжи.
— Есть конкретные планы? — уходит он от ответа.
— А как же. Рассматриваю несколько предложений, — вру я. На самом деле ты, скотина, раздавил меня в лепешку, и я не знаю, захочу ли вообще работать на кухне!
— Хорошие места? — интересуется он. Не знаю, понял ли он, что я вру, но в данный момент мне это безразлично.
— Отличные.
Я делаю скромную паузу. Хочу поблефовать, просто чтобы увидеть его реакцию.
— Дэвид Боули пригласил меня на соте, — заявляю я, прекрасно зная, что Ноэль не станет проверять. Это было его первое место работы, и, по слухам, великий мэтр Боули регулярно доводил его до слез.
Утратив дар речи, Ноэль лишь молча трясет головой.
— Видите ли, я у него подрабатывала по выходным.
Трудно сказать, верит он мне или нет, ни черта не поймешь по его лицу.
— И представьте, мои навыки его глубоко впечатлили. Что можно объяснить исключительно работой с вами.
Ноэль откидывает назад голову, поднимая бровь; по его жирной физиономии расползается вопросительное выражение: «Издеваешься?»
Прежде чем он успевает открыть рот, я продолжаю:
— Там славный коллектив, просто не терпится приступить к работе.
Я вежливо, с улыбкой, протягиваю руку. Ноэль пожимает ее и выдавливает:
— Нам будет тебя не хватать.
Похоже, он потрясен больше меня.
Перспектива любви и бедности побуждает меня к активным действиям, и следующее утро я сижу на телефоне, обзванивая всех знакомых, связанных с ресторанным делом. Пинки Фейну, другу Оскара, принадлежит «Золотая лилия», четырехзвездочный ресторан в Мидтауне, который славится фирменным блюдом под названием «кошельки нищих» — это тончайшие блинчики с начинкой из белужьей икры и сметаны. Их связывают по несколько штук стрелками лука скороды, припудривают пищевым золотом и подают в канделябрах, словно свечи. Пинки известен тем, что расхаживает по ресторану с парой наручников и пристегивает обедающих к спинке стула, чтобы они ели «кошельки» без помощи рук. Остальные посетители, видимо, должны получать удовольствие, наблюдая страдания ближнего.
Прежде чем заняться ресторанным бизнесом, Пинки разбогател на банковских операциях. Несмотря на колоссальный успех «Золотой лилии», никто не воспринимает Пинки всерьез: он настаивает на звании шеф-повара, а сам не способен сварить даже яйцо. И даже женившись на Сильвии, истинной опоре ресторана, он остался гулякой с откровенной слабостью к азиаткам.
Пинки обожал заглядывать на кухню «Такомы» и раздавать непрошеные советы. Помню, однажды приперся с вырезанным из какого-то черно-белого кулинарного журнала снимком женщины в клетчатых поварских легинсах, кокетливо прикрывающей ладонями голую грудь. Подмигнул и сказал:
— Не хочешь такие? Я тебе сам куплю.
— Спасибо, Пинки. Классные штаны.
Мне всегда было его жалко: я не раз наблюдала, как он, спотыкаясь, шатается по своему ресторану, с красным лицом и слезящимися глазами, и глушит неразбавленный джин из граненого стакана. Из месяца в месяц его лицо все больше сжималось в кулачок, нос заострялся.