Лариса промолчала. Рта, лишний раз, тогда, она старалась не открывать. Даже в присутствии адвоката. Пробить нечеловеческое молчание девушки не могли ни гипноз, ни химические препараты. Следователей, надо заметить, интересовали отнюдь не подробности записанного на плёнку побега.
Впрочем, это теперь тоже в прошлом. Вещи собраны, билет на ближайшую, нейтральную планету в кармане, взлёт через три часа. Всё в порядке, если не считать такого пустяка, что в её жизни больше нет никакой сумасшедшей цели. Даже непривычно немного.
Тесный пенал-койко-номер космической каюты показался девушке родным и желанным. Сейчас она раскидает вещи, переоденется и, пристегнувшись к койке посадочными ремнями, заснёт, впервые, за многие месяцы, спокойно и без страха. Перегрузки взлёта и посадки лучше переносятся в лежачем положении.
Папка лежала на кровати так, что не заметить её было просто невозможно. Чувствуя, как накатывает на неё липкая, потная волна страха, Лариса развернула её. В прозрачных кармашках лежали два документа.
Документ сверху оказался извещением о смерти. В нём сообщалось, что два месяца назад, на пятьдесят девятом году жизни, от остановки сердца скончался герр Марк Хименес.
Лариса медленно опустилась на койку, стиснула голову руками. Как же в этом мире всё просто! Отец умер. Остановилось сердце. Как обычно и бывает.
Создатели расы «Двуликих» были очень практичными людьми. Рабочая сила не должна была создавать своим творцам таких проблем, как болезни и старость. Вопрос решили просто, ограничив срок жизни создаваемых существ пяти десятью годами. Природа оказалась милостивее людей. При благоприятных, не изматывающих условиях существования, жизнь «Двуликого» могла самопроизвольно удлиниться на десять и даже на пятнадцать лет. Однако всё равно, раньше или позже, без каких-либо внешних или видимых причин сердце останавливалось. Наступала смерть.
И так, отец умер. А мама? Мысль о матери разом вытряхнуло меланхолические мысли. Она младше отца на три года, но это ничего не значит. «Оно» всегда приходит неожиданно. Алексу — только десять, Анна и Валентина — девчонки. Одной тринадцать, а другой — шестнадцать лет. Вика нет. Кто будет работать?
Дрожащими руками, Лариса достала из папки второй документ. Это оказалось решение суда по её делу на Раре. В документе говорилось, что поскольку убийство она совершила в состоянии аффекта, то наказание ей назначается условное. Ларисе следует лишь в материальной форме возместить ущерб, причиненный семьям погибших по её вине людей…
Лариса трижды перечитала второй документ, и только после этого поняла, что держит в руках разрешение на своё возвращение домой, к семье, туда, где она сейчас больше всего нужна.
* * * * *
Трёхнедельный перелёт прошёл спокойно. Лариса спала, спала и спала, просыпаясь лишь затем, чтобы поесть. Организм ударными темпами ремонтировал измотанную нервную систему. На остальное у девушки не осталось ни сил, ни времени.
Вместе с другими пассажирами Лариса тряслась в наземном такси, в раскачку ползущем по взлётному полю к зданию космопорта. Обыденность происходящего смущала её. Никто не рвался к ней за интервью и автографами. Её просто не замечали. Осознав, что именно смущает её, Лора невольно улыбнулась. Оказывается, привыкнуть можно ко всему. Впрочем, и отвыкнуть тоже.
В космопорту она сразу же прошла в кассу. Рейсы не Рару? Только с пересадками. Ближайший? Сегодня, точнее завтра, в три часа утра. Посадка с десяти вечера. Билетов нет. Следующий? Через два месяца. Будете заказывать? Введите пожалуйста в прорезь банкомата вашу кредитную карточку… прошу прощения, фреляйн, вам заказан билет на сегодняшний рейс. Будете оплачивать? Лариса молча нажала клавишу: «Да!».
Времени до посадки оставалось всего ничего. Перекусить в кафе, побродить по аэропорту, посидеть в одном из кресел, наслаждаясь свободой движения и нормальной, постоянной силой тяжести. Или пройти в ресторан? А почему бы и не порадовать себя чем-нибудь вкусненьким?
Голод утолён, и девушка не торопясь, смакует смесь соков. Приятный напиток омывает язык, по капле скатываясь в горло. Ритм музыки — ритм сердца. Звуки укачивают, как укачивает волна. Грудь полнится горькой тоской. Тяжелеют веки, наплывая на сонные глаза.
Стакан пуст. Ухоженная рука тянется к хрустальным бутылочкам трезвой дюжины, сбросившие дремоту забвения, глаза встречаются с глазами человека, сидящего напротив.
— А ты умеешь жить и наслаждаться жизнью до последней капли.
В короткой фразе Александро Габини восхищение и лёгкая зависть. В сущности, человек, так бесцеремонно занявший свободный стул за чужим столиком, всего лишь великовозрастный, скучающий клерк. Миллиардное состояние придаёт ему самоуверенность, граничащую с наглостью, но не избавляет от скуки. У Ларисы нет сил, даже на то, чтобы разозлиться.
— Добрый вечер, дон Александро.
— И всё? — глаза «борова» лапают не хуже рук. В уголках губ — капельки слюны. Он очень богат. Он прожил сто двенадцать лет и, благодаря дорогостоящим курсам омоложения проживёт ещё столько же. О, это не легко: прожить двести пятьдесят лет и не потерять вкуса к жизни! Мир так скуден и однообразен.
— Синьорина Хименес, так значит, вы не хотите поблагодарить за заступничество, за свободу?
— Любая работа должна быть оплачена, дон Александро. Последний фильм с моим невольным участием принёс вам хорошие барыши.
У девушки напротив, невероятно зелёные глаза, с зелёными же, как у тигрицы, огоньками. Глаза дикого зверя, глаза, вгоняющие в дрожь. Ни у одной из его женщин не было таких глаз, но робость не к лицу настоящему мужчине и ещё… Не продаётся только тот, кого не покупают. Дело лишь в цене.
— Вы деловая девушка, синьорина. Я тоже человек дела и потому буду говорить прямо. Так проще. Вы согласны, синьорина?
Неуловимо лёгкое движение головой:
— Не вижу причины отрицать. — Это не согласие, но и не отказ. Спорить пока не о чем. Но «боров» не замечает двусмысленности ответа, продолжает:
— Я не молод, по сравнению с тобой. Мне сто двенадцать лет, тебе — двадцать, но не возраст делает людей старше или моложе…
— Прошу простить меня, дон Александро, но я перебью вас, — у Ларисы нет сил, слушать рассуждения богатея. Отцу было всего пятьдесят девять лет. Она не переживёт шестидесятилетней отметки, а этот «боров»… Горло сдавило от боли и ненависти. — Мне трудно говорить и трудно слушать. Три недели назад, перед отлётом, мне сообщили, что умер мой отец. Остановка сердца.
Голос девушки ровен и сух. Зелёные глаза смотрят прозрачно и ровно. «Боров» смутился. От неожиданности:
— Прошу прощения, синьорина, я не знал… — он ничего не понял и не поймёт. Человек так привык к омоложениям, что разучился думать о смерти. Вот и сейчас. Он растерян, но только оттого, что столкнулся с непредвиденным препятствием. — Я искренне сочувствую твоему горю. Я разделяю его, я…
— Не надо слов. Дон Александро.
— Да, да, не надо слов…
Липкий взгляд человека по иному оценивает тёмный, строгий костюм девушки, простую причёску, отсутствие украшений. В душе его шевелится капризная досада: за что он, собственно говоря, выложил такие деньги, раз эти бездельники не удосужились поинтересоваться семьёй этого необыкновенного существа? Ходят слухи, что Лариса Хименес даже не человек! А ведь какой был случай! Следовало всего лишь правильно принести соболезнования и предложить помощь и опёку. Впрочем, ещё ничего не потеряно.
Однако, девушка редкостная. Такое самообладание! Такие чувства! Никто из его знакомых не смог бы так держаться. Они бы или заливались слезами, играя на публику (и бездарно переигрывая), или ударились бы в циничную браваду. Воистину: большое горе безмолвно. Дрожь бежит по пальцам от одного взгляда! Такую женщину упускать нельзя.
— Лора, узаконенное время траура — год. Скажи: «Да» — и через год мы будем мужем и женой.
— Нет.
— Как нет? Ты, наверно, не поняла!
— Я всё поняла, дон Александро. Всего доброго. Счастливо оставаться.
Она встаёт, вежливо прощается, уходит. Да, нет же! Нет! Она не поняла! У девушки от горя помутился разум! Следует догнать, объяснить. Не продаётся, только тот, кого не покупают, а он — покупает! Он же покупает!!!
* * * * *
Отлёт — в три ночи. Посадка начинается в десять вечера. В десять тридцать первый планер с пассажирами и грузом оторвался от взлётного поля, направляясь к зависшему на орбите космокораблю. Прошлое — прошло и потому не имеет значения. Важно, что она наконец-то летит домой.
Больше книг на сайте - Knigoed.net