Горничная раздвинула шторы. Солнечные лучи ударили в глаза, рассыпавшись ясными, сияющими блёстками. Как всё-таки прекрасно проснуться и обнаружить на столике перед кроватью розы, прозрачную коробку с пирожными и флакончик духов!
* * * * *
Анна Болерн, — такой псевдоним взяла себе красавица — кинозвезда, игравшая в фильме роль героини.
Главной индивидуальной особенностью этой ухоженной и дорогой киноактрисы было отсутствие какой-либо индивидуальности. Косметологи, парикмахеры, стилисты и портные выгладили, вычистили, вылощили доверенное их мастерству тело, доведя его до всемирно — журнального стандарта: рост — бюст — талия — бёдра. Затем к телу пририсовали столь же привычно — почитаемый набор: атласная кожа — золотые локоны — синие глаза — губки вишенкой. Речь красавицы тоже строилась по стандарту, и звучала либо заученно правильно, либо истерически — капризно.
Так вот, стоило Ларисе, во время съёмки очередного дубля, встать рядом с ней, Анна вдруг решила закатить очередную истерику: «Я не могу работать в такой атмосфере! Этот запах меня душит! Манекенщица забыла, что она не на подиуме, а в съёмочном павильоне, и что её духи могут понравиться далеко не всем!»
Лариса с удивлением взглянула на главную героиню фильма и, поймав брезгливый взгляд красавицы, процедила сквозь зубы, с ужимкой «фабричной модницы»: «Фифа».
Анна, как человек в скандалах опытный, не растерялась. Звонкая пощёчина мгновенно заставила Ларису отшатнуться, но уже в следующий миг на искусно подрумяненные щёчки кинозвезды обрушился град пощёчин: коротких, резких и хлёстких. Красавица попятилась, отступила, оступилась…
Анна лежала на полу. Бледная, растерянная, с бисеринками пота на лбу и на висках. Лариса не била упавшую. Резко отвернувшись, она отошла прочь, встала у стены, с вызовом оглядывая всех свидетелей безобразной сцены. Анна поднялась. Оправляя платье, она бросала в сторону соперницы взгляды, полные плохо скрытой ненависти и страха. Напряжённую тишину разбил, срывающийся от возмущения, голос режиссёра: «Хватит дурить! Всем в кадр! Немедленно приступаем к работе!»
Лариса не смогла бы определить: хуже она сегодня играла или нет, но ни одного грубого окрика от режиссёра в её адрес в этот день не прозвучало. Мартин, казалось, напрочь забыл о ней. Весь день он увлечённо ловил в объективы камер отблески тихого ужаса во взгляде и жестах главной героини, выныривавшего у Анны каждый раз, когда к ней приближалась её «субретка».
Во время одного из перерывов, первый «герой — любовник» фильма, Франческо Габини громко и чётко (для всех), заявил высокомерным, через губу, тоном:
— Не переношу нежных красоток! С ними одна морока. Девушка, не умеющая постоять за себя, обругать, ударить, — мне не интересна. Это не подруга. Это игрушка.
Арунский на это не преминул заметить:
— У монеты две стороны. Может статься, что для такой девушки не нужен будешь ты сам. Тот, кто сам платит в ресторане, сам же выбирает себе партнёра, — и, выдержав яростный взгляд Франческо, добавил, — Лично мне, нравятся девушки красивые и любящие красивое: красивую речь, красивую одежду, красивые цветы. А если они иногда могут постоять за себя, — я не поставлю им это в вину. Нет, это вина мужчины, который слишком боится потратиться…
Арунский насмехался над Франческо в глаза, и в этой забаве его поддерживала вся мужская половина присутствовавших и, по меньшей мере, половина женской половины. Но Габини никогда не считался ни с чьим мнением, кроме своего собственного. Отповедь Великого Вильгельма не могла заставить его замолчать на долго. Как только режиссёр объявил следующий перерыв-пятиминутку, юноша перешёл в наступление.
Рабочие при съёмочной площадке спешно выравнивали смятые, пластиковый ветви кустарников, взбивали до «нетронутой» пышности траву на поляне. Спеша использовать эти краткие минуты, Франческо подошёл к Анне: «С фреляйн Лорой следует вести себя осторожней, — заявил он ей, — Она — убийца».
Красавица с недоумением взглянула на своего партнёра. Только что, на пару с режиссёром, она старательно обыгрывала выражение страха. То самое, которое случайно, но так удачно отпечаталось на её лице при падении. Эпизоды должны были получиться очень выигрышными, что, в свою очередь, обещало упрочить её славу непревзойдённой актрисы. Бредовое заявление навязанного ей дилетанта вызвало у Анны лишь раздражение. Остальные участники съёмок юношу вообще не услышали. Франческо повысил голос: «Да, да! Говорю всем и при всех! На планете «Терца» Лариса Хименес застрелила четырёх мужчин. Такое число жертв было названо в вечерних полицейских сводках!»
Уже при первых словах юноши Лариса заметно вздрогнула и насторожилась. Знал бы Франческо сколько покойников действительно повисли на совести восемнадцатилетней девчонки за этот год! Впрочем, слова насчет совести — крайность. Ну не умела Лора подставлять левую щёку после того, как ей ногой, с размаху, врезали по правой. А, когда Франческо пояснил о каком именно случае ему известно, девушка окончательно успокоилась. Именно в той истории она была чиста не только перед совестью, но и перед законом. Но юноша не унимался и продолжал высказывать свои обвинения:
— Историю ту замяли благодаря деньгам Лориного тогдашнего дружка. Убитых обвинили в похищении. Действия Ларисы определили как законную самооборону. Да вы сами посмотрите на эту дикую кошку! Разве её можно украсть?
Теперь, к удивлению Франческо и Ларисы, новость вызвала доброжелательный интерес:
— Похищение?
— Застрелила четырёх мужчин?
— Дружок откупил? А кто он?
— Какой-то контрабандист, — буркнул раздосадованный Франческо в ответ на последний вопрос и поспешил уточнить. — Лора до сих пор по нему сохнет. Он, видите ли, вытащил её из какой-то дыры и осыпал драгоценностями!
— Насчёт дыры и драгоценностей верно подмечено, — Лариса уже не могла отмалчиваться. — И вытащил, и осыпал, а, когда наши отношения закончились, не пришёл в суд с кипой чеков и требованием компенсировать ему затраты. Как это сделала та старуха — миллионерша из вчерашней светской хроники при расставании с любовником.
— И счета из ресторана твой друг тебе, наверно, не посылал? — поддержал её Вильгельм.
— Естественно, — в тон ему ответила Лариса, глядя Франческо в глаза, да так, что юношу передёрнуло.
— Да, — подлил масла в огонь Вильгельм, одарив, при этом, зрителей скандала ободряющей усмешкой. Мол, погодите, то ли ещё будет! — У богатых — свои причуды. Не удивительно, что нормальные девчонки шарахаются от них, как от чумы. Подарки во временное пользование мало кому нравятся… — развить мысль дальше он не успел.
— Верно сказано. А теперь — за работу, — поставил в перебранке точку режиссер. — Сцена номер…
И опять один пустяк тянул за собой другой. Лариса же шла по пустякам, как по ступенькам к грани, за которой её ждало… Что?
Ужинала она опять в том же недорогом кафе, вместе с Вильгельмом. Арунского заинтересовало то давнее похищение. Ларисе неприятно было вспоминать, о том, как её, оглушив ударом по голове и, обмотав клейким скотчем, везли в тёмном, душном багажнике в неизвестность. О том же, как она освободилась от пут, вспоминать не хотелось вообще. Но рассказывать пришлось, пусть и с явной неохотой, но с такими интригующими подробностями, что за ними полностью терялось главное. Человеку не нужно знать, что его милая собеседница на самом деле — мутант, двуликая, боевая машина. И уж тем более не следовало рассказывать постороннему о тогдашнем Ларисином покровителе — Жераре Босхе — Трампе. Хотя бы из одной благодарности к этому человеку.
Франческо буквально «отловил» девушку в фойе гостиницы, когда она, сжимая ключ от номера, направлялась к лифту:
— Лариса, нам надо поговорить.
Разговаривать, да ещё и с Франческо, девушка не хотела.
— О чём?
— По очень важному делу, — не отставал парень.
— В лифте что ли?
— Нет, не в лифте. В номере.
— Извини, — отказ прозвучал сколь вежливо, столь и категорично, однако, Франческо привык считаться только со своим мнением и потому настаивал:
— Это сугубо деловой разговор.
— Не имеет значения.
— Тогда в ресторане?
На такое предложение Лариса ответила не в пример длиннее:
— Дважды извини. Я не настолько много зарабатываю, чтобы содержать сына миллиардера.
Слова собеседницы и её прямой взгляд заставили Франческо покраснеть от злости. Самым разумным в такой ситуации, было просто взять и уйти. Насильно мил не будешь. Но в сознании юноши уход равнялся поражению и Франческо продолжал настаивать:
— Лора, у меня к тебе чисто деловое предложение от имени фирмы. Понимаешь? От имени фирмы!
Слово «Фирма» обуздало упрямство девушки: