Юрий Коваль
Под созвездием Рыбы
«Я всегда, врожденно, с детства испытывал страсть к рыбе, к блеску ее, к виду, к образу рыбы…»
«…В друзьях у нас была Таисия Ефимовна, редактор журнала „Рыбоводство и рыболовство“, которая регулярно выделяла нам полосу в журнале. <…> Коваль писал, рисовал я. Это был расцвет совместной художественной работы.»
Кубена
— Пресвятая богородица, пошто
рыба-то не ловится?
— Либо невод худ, либо нет ее тут.
Вологда — березовый город.
Березы — старые, с узластыми ветками, с наростами на стволах — стоят по краям улиц, выходят к реке. Июнь, и лист на них уже и не мелкий. Средний лист, самый банный.
На катере, который называется УР-100, мы плывем по реке Вологде. Вода в ней взмученная, покрытая нефтяными медузами. С левого борта одна за другой выплывают из-за домишек облезлые пятикупольные церкви, с правого — торчит из пепельной зелени колокольня вологодского кремля.
Мой спутник, художник Витя, достает из кармана коричневую тетрадочку и записывает двустишие о кремле. Тетрадочка — наш бортжурнал.
Быстро идет УР-100 по Вологде — невеликий катер, а скороходный. На мачте реет треугольный вымпел — два изогнутых осетра. Это флаг рыбоохраны.
Художник Витя стоит на носу катера и рисует двух матросов — безусые, совсем зеленые ребятки. Смущаются, что их рисуют.
Наш капитан — небольшой брюнет в синей рубашке. Золотой краб горит на его капитанке. Выражение лица у него несколько каверзное и фамилия соответствующая — Чертенков.
Когда катер наш вышел на Сухону, я попросил разрешения «порулить».
— Давай, — сказал он, передавая мне штурвал.
— Как держать-то?
— По баканáм.
Я испытал удивительное, совсем детское удовольствие. Катер легко слушался руля и легко было у меня на душе.
Я крутил штурвал, Витя отмахивал белым флагом, я нажимал кнопку, и дикий вой сирены разносился над Сухоной, а со встречной баржи тоже салютовали нам белым флагом и тоже гудели сиреной.
Это желание «порулить» таилось во мне с самого детства — и вот я чувствую в руках деревянный, облизанный ладонями штурвал, перебираю его рогульки — радуюсь, пьянею от удовольствия.
— Что там по курсу?
— Кейптаун, сэр!
— Стюард! Папиросы джентльменам!
— Пятнадцать человек на сундук мертвеца!
Э-хе-хе. Совсем неплохо получить вдруг в руки штурвал и судно какое ни на есть! Серая вечерняя сухонская волна, баржи, бакена, блеклые кусты ольховника по берегам, пятнистые коровы, покосившиеся березы, черные дома и вдруг снова бакен, подмигивающий, подмигивающий мне.
В синестеклый бинокль я вижу баржу. Отмашку ей и сирену.
Лохматый раскосый матрос на барже, женщина — платье в горошек — глядят с изумлением на катер, воющий и выписывающий кренделя. Это я их завернул от восторга и чуть не впер на мель, прямо на рыболовов, застывших на окуневом берегу.
Вот и шлюз. Знаменитый шлюз Шерл, построенный давным-давно. За ним — Кубенское озеро.
Капитан сам берет штурвал. Хватит, порулили. Расскажем лучше историю, в которой шлюз Шера — главный герой.
В Кубенское озеро впадают две реки — Кубена и Уфтюга, а вытекает одна — Сухона. В том месте, где вытекает Сухона, и стоит этот шлюз — Шера.
Прошлой зимой шлюз почему-то оставили открытым. Уровень воды в озере резко упал. Вместе с водой на зимовку в Сухону ушла и рыба.
Весной, когда вскрылся лед, озеро постепенно стало наполняться полой водой. Рыба только начала было возвращаться на нерест, как вдруг — бац! — шлюз закрыли.
Кубенский лещ отнерестился в Сухоне, в полой воде, над заливными лугами.
Сошла полая вода. Икра леща, щуки, окуня, плотвы, язя оказалась на сухой земле.
A в Кубенском озеро, естественно, уровень повысился. Там начался как бы второй паводок — два метра выше нормы.