Мы отправились в устье речки Кубены. Сюда идет на икромет знаменитая нельма. Через два километра от устья речка оказалась сплошь забитой сплавным лесом. Даже на лодке перебраться через эту пробку невозможно. Недаром такое вот скопление древесины называется «пыж».
Грустное, безрадостное впечатление производит река, забитая лесом. Некоторые бревна превратились в топляки, торчат из воды лишь одним концом. Дно реки тоже устлано затонувшими бревнами. Инспектор говорит, что год назад он провел здесь проверку. Оказалось, что на некоторых рейдах Кубена никогда не освобождается полностью от топляка, а со складов вместо с древесиной сбрасывают в воду кору. Лесосплавщики обязаны очищать от коры и топляка дно водоемов в местах нереста лососевых. Но вот река Еденьга, приток Сухоны, превратилась в захламленную топляком канаву. Прощай, река Еденьга!
Вот какую подкладку имеет наблюдаемый нами пейзаж.
…В кубрике нас ждал сюрприз. Капитан Чертенков встретил друга, тоже капитана. В отличие от нашего, он был рыжеватый, со славными полубаками. Звали его Христофор.
Мы с наслаждением глядели на двух друзей. Они сидели и попивали водочку.
— Христя! Мы с тобой, как два брата.
Обнявшись, они выпивали и уверяли нас, что это им очень важно — вместе выпить, потому что они друзья, а сегодня воскресенье и к тому же такая неожиданная встреча.
Мы тоже вдруг почувствовали себя капитанами и присоединились к ним. А через пару часов уже и пели, обнявшись:
С браконьерами я познакомился давно. Правда, это были псевдобраконьеры — актеры, снимавшиеся в кино.
Был такой фильм «Улица Ньютона, дом 1». Так получилось, что браконьера в этом фильме как раз играл мой друг художник Силис. Его пригласили сниматься из-за чисто браконьерской внешности. С душевной болью он выбрасывал в воду осетров, а потом оказался побитым.
С тех пор я представлял себе браконьера с лицом Силиса и нежной душой художника…
Поздно вечером инспектор рыбоохраны Калужников вышел из кинотеатра. Сзади к нему подошли трое. Они ударили его осиновым колом. По голове.
Мы плывем на катере, поглядываем на нашего инспектора и думаем, что не очень-то приятная у него работа.
— Кто же все-таки напал на Калужникова?
— Просто случай городского хулиганства. Знаете, как сейчас — прямо не ожидаешь, когда получишь по морде.
— Мда, — бурчит художник Витя. — Рыбные запасы сокращаются, а мордобитие развивается. Ни один гражданин нынче не застрахован от возможности получить по шее. Так сказать, в районных центрах и в столицах следы ударов есть на лицах.
Нашему инспектору не очень-то хочется говорить на эту тему. Он придерживается мнения, что на Калужникова напали хулиганы. Браконьеры здесь ни при чем.
Но все-таки случай с Калужниковым мне кажется особым. Ведь в Волгоградской области не то, что были избиты, были убиты четыре инспектора рыбоохраны.
Из самодельных пистолетов.
За всю поездку я не поймал удочкой ничего стоящего. Это очень раздражало меня.
В последний день на Кубенском озере мы еще раз попытали счастья. Ловили прямо в районном центре, в Устье-Кубенском, с дебаркадера.
Дебаркадер здесь устроен особо. К берегу причалена огромная черная баржа с высокими, испачканными варом бортами. А уж к ней причален дебаркадер. Чтобы попасть на него, надо перейти баржу.
Мы так и сделали. Борт дебаркадера тоже оказался очень высоким — около двух метров. Закинули удочки, и сразу же стали поклевывать сорожки и ерши.
К нам подошла толстоватая женщина — видно, служащая с дебаркадера. Она сказала, что мы не там ловим. Ловить надо, как она выразилась, «под уборной». На дебаркадере имеется уборная, так сказать — туалет. И там, якобы, и держится стоящая рыба.
Ловить «под уборной» мне как-то не улыбалось. Художник Витя горячо поддержал меня: это, дескать, как-то неинтересно, у него, дескать, рыба ассоциируется со светлой, прозрачной водой, с легкими пенными струями, с ветлами, нависшими над рекой.
Несмотря на это, я заметил, что он несколько переместил свой поплавок поближе к ТОМУ месту. Потом он перебрасывал и перебрасывал удочку и даже удалился от меня в сторону уборной.
— Юра! — крикнул он вдруг.
Я даже вздрогнул. Никогда мое имя не произносилось с таким трепетом и жаром.
Удилище согнулось в его руках — огромная рыбина ходила под водой. Это был язь — золотой и большой, как мандолина. Художник Витя водил этого язя так неуверенно, с такой дрожью в сердце, что я выхватил удилище из его рук и стал тащить язя на дебаркадер. Только полному идиоту могла прийти в голову подобная мысль. Я вытащил его из воды сантиметров на 15, леска лопнула и язь шлепнулся обратно, с грохотом и пеной.