Выбрать главу

Остались позади колокольни петродарских церквей, больших однодворческих сел Студенки и Сокольское. Конкретный разговор об абловских помещиках и жертве возник в бричке, когда обоз переправился через реку Воронеж и выехал в степь, в коей после недавних ливней пахло свежестью и хлебами.

–Бывал я в Нижней Абловке в последнее время, и не раз, – говорил штаб-лекарь с едва заметным акцентом. На голове уроженца Австрии красовалась сдвинутая на затылок офицерская шляпа, одежда состояла из темно-зеленого сюртука с серебряными пуговицами, голубой жилетки и светлых панталон; на ногах красовались ботфорты. – Полгода назад, в феврале месяце, там случился падеж скота. Пришлось неделю жить в имении Карицких. Месяц спустя выехал туда, чтобы произвести вскрытие крестьянина, свалившегося в нетрезвом виде в крутой овраг. А в начале июля три дня провел в имении Вельяминовых, пользуя лекарствами впавшего в жестокую горячку Романа Иваныча…

Врач умолк из-за грохота повозки, быстро нагонявшей обоз. Оба дворянина посмотрели назад и узрели на извозчике поручика Зацепина. Тот что-то кричал, азартно вскидывая руки.

– Митрофан, приостанови-ка лошадей! – приказал своему кучеру Хитрово-Квашнин.

Отпустив извозчика, прихрамывая и приглаживая растрепавшиеся волосы, поручик с озорным видом подскочил к бричке.

– Хотели уехать без Ардалиона Зацепина? – сказал он, разглаживая рукой свой мундир. – А он как снег на голову! Вот, стоит пред вами!

– Да ты ж, вроде бы, ногу повредил, друг мой, – ухмыльнулся штабс-ротмистр. – С крыши, говорят, рухнул.

– Ерунда! Так только, зашиб немного… Да этот Петрушка, поваренок треклятый, во всем виноват! Ведь ясно, кажется, сказал ему готовить яйцо всмятку, ну, или хотя бы в мешочек, так он, паршивец, вкрутую подал. Еле проглотил, забери его холера! Ну и погнался за подлецом, а он, не будь дурнем, наутек да по стволу вяза на крышу. Я – за ним, но не удержался и полетел вниз. Благо упал на клумбу, не то все ноги бы переломал!.. Не стану вас теснить, в судейскую коляску сяду.

С этими словам Зацепин пошел в голову обоза, но скоро вернулся.

– К черту, этого Иванова! Задушил перегаром, остолоп!.. Придется лезть в телегу.

Хитрово-Квашнин не стал звать его в бричку. Ничего, этот непоседа и егоза еще ох как надоест! Откинувшись на спинку сидения, он вынул из кармана пенковую трубку с янтарным мундштуком и набил ее табаком. На нем были нестроевой темно-синий мундир с голубой жилеткой, серо-синие панталоны и сапоги с короткими голенищами. Форменная уланская фуражка лежала рядом.

– Вы знали убитого француза? – спросил он, раскуривая трубку с помощью английских серных спичек и кусочка наждачной бумаги.

– Разумеется, – кивнул штаб-лекарь, достав расписанную эмалью табакерку. – Все это время Сирро жил в Нижней Абловке. Эх, пообещал зимой дать уроки танцев моим дочерям. Увы, этого уже никогда не случится.

– Он из дворян?

– Из тех, что обеднели в конце прошлого века. Перед компанией 1812 года служил в одном из полувоенных ведомств.

– В каком звании попал в плен?

– В чине старшего вахмистра драгунского полка. Ближайших родственников у него не осталось, родители уж давно отошли в мир иной, сестра скончалась от чахотки.

– Каким был француз, в смысле внешности, нрава?

– Высокого роста, темно-каштановые густые волосы до плеч. Темпераментный, безусловно. Не выносил однообразия и скуки: организовал у Карицкого, большого поклонника Мельпомены, небольшой крепостной театр, создал хор из более или менее талантливых крестьян. Стал ставить вместе с помещиком спектакли, умело учить людишек пению. Вспоминается любопытный случай в связи с этим. Как-то Карицкий, которому медведь на ухо наступил, при отборе певцов с чувством затянул одну из известных итальянских арий. Сирро, не разобрав, кто поет, замахал руками и отчаянно запротестовал: «Ça suffit! Chantra pas!.. Chantra pas!..»[1] Разве не смешно?! Карицкого c тех пор местные помещики называют не иначе, как Шантропой. Заглазно, конечно, но тот, вне всяких сомнений, знает об этом. Кстати, Жан-Ив пописывал эпиграммы на тамошних дворян. Вот по памяти одна из них на Карицкого:

У Шантропы идет отбор,

Пение крестьянское,

Сам запел, слезу утер,

Ведь песня итальянская!

– Занесу-ка остроумное четверостишие в блокнот… А про других помещиков можете вспомнить?

– Записывайте.

Озвучив несколько ярких эпиграмм, штаб-лекарь продолжил рассказ: