Брэт нажал на кнопку, вызывая лифт, и как только тот пришел, зашел внутрь. Нетерпение заставило его стиснуть зубы, пока он спускался на первый этаж, увеличивая расстояние между сногсшибательной Бронте и всеми вещами, которые он хотел сделать с ее телом. Закрывая глаза, он легко мог представить, каково это быть внутри нее. Он вспомнил, какая она на вкус, когда он слизывал божественные соки с ее киски, и желание повторить это было ошеломляющим.
Стэтсан сильно удивился, когда дверцы лифта раскрылись, и Брэт помешал ему войти, сделав шаг вперед.
— Брэт, что, черт возьми, на тебе надето? — Стэтсан осмотрел его белую футболку и домашние штаны, которые он быстро натянул, чтобы разобраться с «незваным» гостем и вернуться к Бронте. Брэт тоже осмотрел себя. Похоже, Стэтсан и правда не видел его в обычной одежде с тех пор, как они выросли, а может и дольше. Брэт привык красиво одеваться с того момента, как стал работать, объясняя это тем, что от этого зависит отношение людей.
— Ладно тебе, ты видел меня пару раз без костюма, — Брэт нахмурился. Ну, возможно, один раз. Когда он переодевался.
— Даже если так, то не в последние пару лет, — ответил Стэтсан, продолжая пялиться на него. — Что, черт возьми, происходит, брат? Ты заболел? Я даже не уверен, что мы можем заболеть…
Стэтсан был прав. В том, что у них есть способность к обороту, есть и хорошая сторона — они не болеют так, как простые люди. То, что они не мерзнут, так же было бонусом. Брэт посмотрел на Стэтсана.
— Со мной все в порядке. Я просто решил взять отгул и совершенно забыл о нашей встрече за завтраком. Мне очень жаль, брат.
Стэтсан приподнял одну бровь. Он не поверил ни единому его слову.
— Ты? Отгул? Что за чушь ты несешь, Брэт? Не могу поверить своим ушам, — усмехнулся Стэтсан. — Ты работаешь семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году. Я не уверен, что ты вообще знаешь значение слова «отгул».
— Не правда, — возразил Брэт, хоть в словах брата и была истина. — Я не работаю в Рождество. На протяжении многих лет. Большую их часть. Ладно, я точно хоть один раз не работал в Рождество.
— Только потому, что никто не работает в Рождество, и тебе не с кем вести переговоры на праздниках. Я говорил тебе об этом уже очень давно, — Стэтсан с вызовом посмотрел на Брэта. — Кто она?
— Она — кто? — невинно поинтересовался Брэт, зная, что обычно он ничего не может скрыть от брата. Неизвестно связано ли это со способностью к обороту, но по какой-то причине Стэтсан и Дэриан всегда угадывали, когда он лгал. Брэт тоже мог видеть их ложь. Именно поэтому они привыкли быть друг с другом кристально честными, даже когда были детьми.
— Женщина, которая вытащила тебя из костюма и сделала забывчивым. Я чувствую на тебе ее запах, — сказал Стэтсан, вдыхая воздух рядом с братом. Стэтсан оборачивался волком, и его острое обоняние всегда раздражало Брэта, но было неизбежно. Стэтсан мог учуять, когда Брэт закуривал редкую сигарету или, когда ходил в казино, и даже когда был с женщиной. Брэт не мог не раздражаться этой особенности брата. Запах Бронте был замечательным, но Брэт не хотел, чтобы Стэтсан учуял его и определил, чем они занимались всю прошлую ночь. И ему не нравилось, что теперь брат знаком с запахом Бронте, которая пахла лучше, чем Брэт мог себе представить. Брэт был медведем, но и у него нюх был лучше, чем у людей, и ему нравился ее фруктовый аромат. Брови Стэтсана все еще были приподняты: он ждал ответ Брэта, но тот не горел желанием его давать. По крайней мере, сейчас.
— Тебе не о чем беспокоиться, — уверил его Брэт, но не похоже, что Стэтсан готов успокоиться без объяснений.
— Ты в этом уверен, Брэт? Потому что если ты привлечешь внимание к себе, ты привлечешь его ко всем нам. Если ты собираешься быть с кем-то, по крайней мере, убедись, что она никогда не узнает о нас ничего особенного. Ты прекрасно знаешь, что иначе это подвергнет нас опасности.
Плечи Стэтсана напряглись, он знал, о чем переживает его брат. Он переживает о том, что Брэт их всех выдаст. Он мог видеть, как крутятся колесики в голове Стэтсана, осознавая, что Брэт практически никогда не приводил к себе домой женщину, и уж точно, никогда не говорил об этом с братьями.
— Как я и сказал, тебе не о чем беспокоиться, — настаивал Брэт, хотя правда была в том, что он и сам начал беспокоиться. Он не знал, может ли контролировать себя рядом с Бронте. Каждая частичка его души требовала быть честным с ней, рассказать ей все. Он хотел бы, чтобы она была неотделимой частичкой его самого, а чтобы это произошло, он должен позволить увидеть себя и все объяснить. А это может повлечь за собой опасность для его братьев. Брэт ни в коем случае не может этого допустить. Он не может намеренно поставить жизнь своих братьев под угрозу только из-за своего эгоизма. Он никогда не сможет быть нормальным, а значит, должен запечатать свой секрет как можно крепче. Бронте никогда не должна узнать правду о нем, но также знал, что не сможет от нее отказаться.