— Отчего же ты никому об этом не говоришь?
— Я боюсь! Всех боюсь! Злые, страшные! Убили отца, а меня…
Страшные рыдания потрясли девушку. Коваль сильно заинтересовался. Не здесь ли таится разгадка?
Он умел быть ласковым, особенно с женщинами, и пугливая Эльза немного успокоилась. Но добиться от нее истины не удалось.
— Я заявлю колонии, что твой брат исчез и что с тобой тоже случилось какое-то несчастье.
Эльза вскочила и упала на колени перед Ковалем:
— Нет, нет! Прошу тебя! Как Бога молю! Не говори никому!
Подумав, он обещал хранить тайну, но в душе решил следить за Эльзой. Она, наверное, знает, где брат.
«Семейным» съестные припасы доставлялись ежедневно на электрическом автомобиле, который разъезжал по поселку.
Выходила всегда одна Эльза и брала корзину. На случайный вопрос извозчика: «Где брат?», она отвечала неизменно: «На работе!»
«Если Патрик скрывается, Эльза, наверное, доставляет ему пищу».
Осторожно, чтобы не возбуждать ничьих подозрений, Коваль стал дежурить днем, а иногда и ночью, около домика ирландцев.
Наконец, через несколько дней, он увидел девушку с мешком, пугливо пробирающуюся сквозь чащу пальмовой рощи.
Коваль последовал за нею издали.
Эльза шла по уединенным дорожкам и, видимо, держала путь к карантину.
Следить стало труднее, потому что впереди была полянка. Коваль дождался, когда девушка перешла ее и вновь углубилась в лес, где нашли труп мулата, и возобновил преследование.
Около горячего источника Эльза подняла с усилием большой камень, положила свой мешок и взяла другой, пустой. Камень она опять навалила на ямку.
Сделав свое дело, девушка поспешно удалилась.
Коваль остался в своей засаде.
Пришлось ждать часа три. Электрическое солнце зашло, но берег ручья был ясно виден при свете полярного сияния.
Вдруг из края расселины показалась голова, а за нею выползла и приземистая, широкоплечая фигура. Коваль, путешествовавший вместе с ирландцами, узнал Патрика.
Фигура приблизилась к камню, нагнулась…
Как дикая кошка, в два прыжка, Коваль очутился около Патрика и схватил его сзади под локти. Ирландец стал извиваться, как угорь, но не мог увернуться из железных объятий.
— Пусти, пусти меня!
— Да, чтобы ты меня убил так же, как Шварцев и мулата?
Патрик затих и жалобно застонал.
— Разве ты знаешь?
— Все знаю. Если бы меня убила толпа, ты был бы вне подозрений…
— Ты скажешь? Ты выдашь меня?
— Не знаю. Прежде всего, я тебе свяжу руки, а потом поговорим. У тебя, кстати, веревки за поясом.
Коваль быстро скрутил ирландца и выпустил его, наконец, держа крепко конец веревки.
— Садись и говори все. Я единственный человек в колонии, который может тебя спасти.
— Обещай, что не выдашь!
— Тсс! Кто-то идет!
В лесу захрустели ветки.
— Покажи, где ты прячешься.
— Там, за уступом.
Коваль схватил ирландца поперек тела и вместе с ним скрылся среди прибрежных скал. Шум клокочущего ручья заглушал шаги…
Глава XXI
Под землей
Спасаться приходилось по крутой тропинке. Ноги Коваля скользили по полированной поверхности черных скал, состоящих из древнейшей горной породы. Ежеминутно грозила опасность сорваться вниз и быть заживо сваренным в потоке кипящей воды.
Особенно стесняла ноша. Патрик, сухой, поджарый ирландец, не был тяжел для такого силача, как Коваль, но свободной осталась лишь правая рука, и ею приходилось цепляться за выступы скал.
Наконец, Коваль достиг довольно широкой площадки, и здесь, у подножия отвесной каменной стены, решил отдохнуть.
Патрик все время молчал, боясь, что на голос его придет кто-нибудь из колонистов, но в глубине пропасти стал просить развязать руки.
— Хорошо, но я отниму у тебя нож и привяжу веревку к поясу. Помни, что при малейшей попытке бежать я тебя сброшу в эту чертову дыру.
Тайное убежище ирландца оказалось большой пещерой, в которой могло бы поместиться до ста человек.
— Есть и другие — поменьше, — объяснил Патрик. — Доступ к ним еще труднее.
В пещере было тепло. Воздух увлажнялся испарениями потока, но присутствие сернистого газа было так ничтожно, что не могло вредить здоровью.
— А ты не боишься разводить здесь огонь?
— Я его и не зажигаю. Пойдем, покажу мою кухню.
Оба спустились ниже, к самому горячему потоку. Здесь он уходил под свод. Жара была нестерпимая, и дышалось с трудом. Температура потока, насыщенного солями и нагретого под землею при высоком давлении, была значительно выше 100°.