Через своих агентов Оскар Дайбн был отлично осведомлен о всех приготовлениях, но они вызывали лишь насмешку уверенного в своих силах пирата:
— Жалкие пигмеи! Все их орудия разрушения и смерти для меня страшны менее, чем комариные укусы. Я дал им время подумать и покорно подчиниться моей воле. Теперь умываю руки. Им еще мало доказательств моего могущества. Что же? — пусть попробуют! Tu l'a voulu, ma belle Europe![5]
И он решил спокойно ожидать конца назначенного им срока.
Кроме того, в жизни воздушного пирата неожиданно явился новый интерес. Роза, красавица-босоножка, прославившаяся так быстро своими танцами, упорно не уступала его желаниям, даже не говорила с ним.
Какое-то новое чувство мешало Оскару Дайбну употребить насилие или отдать девушку во власть шайки, как он иногда поступал с сопротивляющимися пленницами.
Роза не плакала, не звала на помощь, не бросалась перед ним на колени, умоляя о пощаде, не падала в обморок. Это была совсем другая женщина, чем ее предшественницы, попадавшие в изолированную комнату «Дракона».
Величественно-гордо, с явно выраженным презрением в больших черных глазах, сжатых губах, в каждом движении прекрасного тела, встречала Роза своего похитителя, и он невольно проникался уважением к этой гордой красоте, замирали на устах грубые слова нескрываемой похоти, опускались руки, страстно тянувшиеся к пленнице.
Так шли дни, и Оскар Дайбн, чего раньше никогда не было, скрывал от шайки тайну изолированной комнаты, и никто не знал, пользуется ли он там успехом или до сих пор не добился ответной страсти.
В шайке по этому поводу шли разговоры, высказывались всевозможные предположения.
— Кажется, начальник совсем сдрейфил, — злобно говорил рыжий Джек. — Никогда еще этого не было, чтобы он пользовался так долго женщиной земли. Уж не влюбился ли этот анархист из анархистов, воздушный разбойник, спокойно убивавший сотни и тысячи людей?
— Вот глупости! — отвечали в один голос две постоянные спутницы Дайбна. — Он любит только нас.
— Да, воображайте! Я думаю, напротив, что вы обе ему до смерти надоели. Особенно ты, Марта! Сама худа, как селедка, а туда же, каждый раз ревнуешь, когда у начальника сидит птичка в клетке, а ты вынуждена спать на холодной одинокой постели. Впрочем, в те ночи, когда вам изменяет ваш господин, вы забавляетесь друг с другом, ты и Адель?
— Гнусное чудовище! Как ты смеешь говорить о нас всякие гадости? Вот я скажу начальнику…
— Начальнику! Начальнику! — передразнил Джек. — Какой он начальник, когда совсем обабился с этой жидовкой! Ходит хмурый, задумчивый, никогда не улыбнется, не пошутит. Кажется, совсем перестал пить. Вот помяните мое слово: высадит он вас обеих на землю, а жидовку посадит начальницей.
— Пусть попробует!
— Да, пусть тогда не взыщет! Я ей такое пропишу, что убежит назад в свою комнату и носа не будет показывать.
Волновались и другие, и стали резко поговаривать, наперед обещая жестоко отомстить Оскару Дайбну за измену разбойническому товариществу.
Шайка инстинктом угадала то, что происходило в душе начальника.
Быть может, первый раз в жизни он испытал настоящее чувство любви к женщине, хотя сам не хотел в этом сознаться и всеми силами старался направить свои помыслы на путь привычных ощущений чисто животной страсти. Оставаясь один, Дайбн твердо решал, что пора всему этому положить конец: взять девушку насилием, и тогда она перестанет быть тайной, обаяние исчезнет, и он сделается по-прежнему холодным и жестоким. О том, что говорит шайка, он узнавал от Фрица, да и догадывался по мрачным, злобным взглядам рыжего Джека и по насмешливому тону Марты и Адели.
Дайбн чувствовал, что шайка, в сущности, права и что он постепенно теряет над нею власть. Бешеная злоба овладевала им в эти минуты, хотелось кого-нибудь унизить, оскорбить, зрелищем чужих страданий, кровавой потехой пиратского набега загасить это сентиментальное настроение, в которое приводило его каждое посещение изолированной комнаты.
— Надо напиться!
И Дайбн устроил неожиданную пирушку, заставил петь обеих своих спутниц, подзадорил Джека подраться со Станиславом, хохотал до упаду, глядя на их катающиеся по полу тела, и пил стакан за стаканом.
Возбужденный, с красным лицом, с тускло-мерцающими глазами удава, пошел он к Розе, весь проникнутый одним желанием озверевшего самца.
Девушка, как и всегда, встретила его холодно и пренебрежительно. Перемогая себя, стараясь не смотреть на лицо Розы, Дайбн грубо развалился на кресле и заговорил слегка охрипшим голосом: