***
– Мы тебя выписываем, – сказал Аскольдович. – Ремиссия наступила, проблем не вижу. Да, готовьте его на завтра. А лучше сегодня.
Старшая сестра записала что-то себе в тетрадь.
Это было несправедливо. Завтра дежурит Настя, и мы будем трахаться и пить чай. А Фекл Феоктистович будет поправлять очки, и рассказывать мне, что я делаю фрикции неполной амплитуды, и мой дилетантский подход зачастую не приводит к оргазмам партнерши.
На все мои доводы, что сейчас самочувствие еще паршивое, но за два дня оно стало бы намного лучше, его не убедили. Я был чертовски серьезно настроен в тот момент, ведь перед выпиской не натрахаешься, и даже старшая сестра неожиданно встала на мою сторону, но аргумент Аскольдовича перевесил все:
– Надежда Марковна, вы новости смотрите вообще? Борт будет не сегодня завтра, а то и не один. Где мы всех разместим? Дома у меня или у вас?
Сестра-хозяйка через час выдала мне форму и я в последний раз присел на кушетку. При свете дня ее кабинет выглядел светлее, но более уныло – не было загадки, ауры лунного света, и Фекл Феоктистович походил на обычного обитателя чулана, отгороженного от мира мутным стеклом. Я подмигнул ему, он мне – нет.
Впервые в жизни я был настолько не рад выздоровлению. Больничные, чтоб откосить от контрольных в школе – не в счет. За мной пришел дневальный, Паша, любитель попиздеть, и класть при этом руку на плечо. Еще больше он любил только шарить по чужим тумбочкам в поисках крысиной наживы.
Из ветра хуевый авиадиспетчер – желто-красные кленовые листья то и дело прилетали мне в лицо, ворошились под ногами, а я пинал их в бессильной злобе.
В девяносто девятом мы были на пороге глобальной телефонной мобилизации, но этот порог простой курсант мог перешагнуть года через два, не раньше. А пока я не знал ее домашнего адреса или телефона, и имел призрачный шанс заступить когда-нибудь в патруль по госпиталю. И особенно тоскливо было от того, что мы даже не попрощались.
***
– Ну и нахуй ты тут такой красивый нужен? – спросил взводный. Прошел месяц с моей выписки. Я вернулся было к полноценной службе, но постепенно опять началось обострение. Ситуацию могли выправить мази, которые мне прописали, но я их не использовал, поэтому они не помогали. Кто-то мог бы подумать, что я пытаюсь откосить, но на самом деле я думал только о пизде. О вполне конкретной. И вот этот день настал. – Иди в санчасть. Бля, и как же ты дальше учиться будешь?
Меньше всего я тогда думал, что если опять попаду в госпиталь, меня могут и комиссовать. Сами понимаете – пизда и все остальное, в том числе здравый смысл – вещи взаимоисключающие.
До нового года оставалась неделя, но даже перспектива вместо увольнения провести новогоднюю ночь на больничной койке меня не пугала – вдруг Настя будет дежурить, и мы будем трахаться под громыхание салюта и есть мандарины.
Все прошло по отлаженной схеме. Я возвращался в госпиталь, как человек возвращается в родные края после многолетнего отсутствия. Подмечает изменения, сопоставляет увиденное с картинками, услужливо подбрасываемыми памятью. В кожвене из моих знакомых остались только врачи и медсестры – с больными отношения предстояло выстраивать заново. Мои опасения, что Настя уволилась или с ней что-нибудь случилось, не оправдались – она дежурила завтра и я предвкушал встречу. Ребята в палате попались душевные, не залупастые.
Старшина отделения любознательно решил провести экскурсию, а заодно поставить меня на место.
– Миша! – протянул он руку. Я пожал. Он походил на Мишу, как залупа на огурец. Но завтра я увижу Настю, а в такие моменты я всех люблю, и мир мне весь, как братья и сестры. И даже Миша. Росту в нем было метр восемьдесят и что-то в его облике было от Пифагора. Может быть то, что он был равен во все стороны – те же метр восемьдесят в ширину. Огромное волосатое чудовище – про таких говорят «носитель первобытной силы». Про Мишу можно было добавить «носитель первобытного интеллекта». Долбоеб с претензией. Он видел, что меня знает весь персонал, и что мне рады (а хуле – жопу я шторами не вытирал, с этикетом знаком, не блевал на докторов, в самоходы не ходил), а потому своим долгом посчитал показать мне, что он, сцуко, старшина отделения, и он тут сила яебу какая. Наверное, так у них в ауле все и происходит.
Под Новый Год бои в Чечне стали ощутимо более ожесточенными, раненых было много, в большинстве отделений койки ставили в коридорах, и только кожвен не трогали – санитарные нормы и репутация. Концертов стало совсем много, а гуманитарная помощь текла рекой.
После обеда побывал на четырех выступлениях. В качестве подмоги для фронта нес в палату огромную головку сыра. И это после первого концерта. Затем были три палки шикарной копченой колбасы. Я столько сервелата в одном месте не видел никогда, если честно.