— Марфа на колесах!
Велосипед вилял и прыгал по кочкам. Марфа что-то кричала, юбка черным крылом билась над педалями.
— Господи пронеси… — Тетка Агафья беспомощно сползла с черенка лопаты на землю. — Как увижу ее, так ноги отымаются…
— Да нет, с худой вестью она спотыкается, а тут гляньте… Как бы шею не сломала.
— Ее уже ветром несет. Дошла с этой работой — кожа да кости.
— Подумаешь, работа. Похоронки носить — не вдовой остаться.
— Ну помело, куда повело. Молчи уж…
— Что, неправда, что ли? Чужое горе не сушит.
— Утопи язык, Дуняша. Не полощи зря.
— Ей, может, горше нашего. И ждать некого, и провожать тоже. А и дома тошно. Пришла раз на ферму, а она сконурилась в соломе возле коров и спит. И домой не уходила.
— Да что она кричит-то? Может, нашелся чей?
Марфа доехала до поля, слетела с велосипеда и бросилась к женщинам.
— Ба-бы! Бабоньки! — она кричала, падала, сгибалась, хватаясь за бок, и снова кричала. — Ба-бы! Тетка Агаша!
Женщины кинулись навстречу.
— Да победа же! Бабы! — Марфа упала и на коленях охрипшим голосом продолжала шептать: — Победа же… Конец войне… Председатель зовет… Речь говорить будет…
Томительно залился ошалевший от света и сини жаворонок. Сладко пахло первой травой. На черном свежевыкопанном поле матово блестели черенки лопат, — они валялись врассыпную. Рядом с ними беззвучно плакала тетка Агафья, которая так и не смогла стронуться с места и догнать остальных…
Мальчишки играли в войну.
Стреляли мальчишки из деревянных автоматов по сеновалам, в которых не прятался враг.
Под звон ребячьих голосов входил в деревню первый мирный вечер. Тонкие дымки весело поднимались из труб, будто собрались вместе мужики и дружно закурили.
Марфа сидела на только что вымытом крыльце. У ее ног, ступенькой ниже, над пачкой сыновних писем сутулилась тетка Агафья.
— Ты как думаешь, Марфа, не плутает где и на Ваську похоронка? Может, и его уже нет?
— Приедет Васька твой, тетя Агаша, вот увидишь. И на свадьбе его попляшем с тобой.
— Да, ты уж попляшешь. Тебя ни кнутом, ни медом в круг не вытащишь.
Струйки воды, сбежавшие с крыльца, замысловато прочертили серую пыль. Марфа спокойно следила, как сохнут кривые черные линии.
— Вот вымою завтра велосипед, тетя Агаша, и поставь-ка его в чулан. Внукам сгодится.
— А ты?
— А на что он мне теперь? Да я… да я к этой почте теперь под конвоем не подойду. Я за нее четыре года держалась, чтоб первой сказать, что вот она кончилась, проклятая. Будто грех какой перед народом давил, что похоронки носила…
У калитки зашумели. Что-то звякнуло, потом упало. Разноголосый смех перекрыло громкое:
— Марфа, принимай гостей!
С чугунками, чашками, свертками вошли во двор женщины.
— Вот, судили да рядили, к кому пойти. К тебе решили…
— А как же? Кто добрую весть принес, к тому и надо…
— Стешка, вытирай ноги. Вишь, уже и намыть успела, не то что мы…
— У нее же не сидят семеро по лавкам.
— Давай, девоньки, ноги вытрем. Вон тряпка на плетне.
— Ну, бригадир, язвить тя… В чужом дому и то командует.
— А тебе не скажи, так ты лаптями полгрядки домой затащишь.
— Бабы, а сальца ни у кого не нашлось?
— У Аниски под мышкой, коли не растопила…
— Значит, еще не все зима съела, что лето припасло. Анисья, мужу осталось? А то назад завернем.
Марфа пропустила всех в сенцы, зашла сама.
— Проходите, что же вы… — но женщины стояли у порога, переглядывались.
— Может, ждала кого, Марфа? А то скажи…
В комнатке, простенькой, малоуютной, на грубом толстоногом столе неожиданно ярко пылала красными маками новая скатерть. Маков было много. Вышитые в каком-то неуловимом порядке, они, казалось, просто рассыпались по белому полотну. Темные, красные, снова потемнее, розовые…
— Да кого же мне ждать…
— И как мы теперь с горшками на такую красоту?
— Да я еще и не простирнула. Вон ободки от пяльцев, ровно нарисованы.
— Неужто, сама расшивала?
— Такую в музей надо. Говорят, туда все редкое собирают.
— Редкое? Чего ж тогда твою куфайку никто не увез? С гвоздя срывается, и таких заплат поискать — нигде не найдешь…
— Не смейся. Придет срок, под стекло спрячут, чтоб моль не съела.
— Это надо же в войну за пяльцами сидеть…
— То, Дуняша, не наше дело. Если б Марфа не работала… она и полола, и копала, и деревья валила не меньше нашего, А что она ночью делает, не твоя забота. Солнце для всех вечером садится.
— Только у Дуни ночь раньше начинается.
— Это почему же?