— Лет тридцать прошло с тех пор, как я в последний раз что-либо рисовал, — сказал он.
Но карта оказалась очень кстати, так как на ней было схематически изображено побережье вокруг северо-восточной оконечности Борнео вплоть до первого поселения, которое бесспорно находилось на голландской территории. Деревня в пятидесяти милях называлась Серикпапан, там был маленький полицейский пост. Из полученных в Циндао радиограмм я знал, что по крайней мере в конце сентября Голландия оставалась нейтральной.
Если у нас получится добраться до территории Голландской Ост-Индии и сдаться голландским колониальным властям, то мы, несомненно, сможем избежать интернирования и направимся домой.
Следующим утром мы возвратились на джонку, нагруженные рисовыми шариками и жареной свининой. Вся деревня попрощалась с нами, а три дочери Виходила махали руками и кричали: «Na šhledanou!» [77], пока сампан отдалялся от пристани. Позже мне казалось, будто всё это мне приснилось. Но это на самом деле произошло, и полагаю, вполне возможно, что где-нибудь в джунглях Борнео правнуки дезертира Виходила всё ещё обмениваются парой чешских слов, не имея ни малейшего понятия, почему так делают, приводя в бесконечное замешательство антропологов и, быть может (кто знает?), став темой нескольких глупых докторских диссертаций по лингвистике в американских университетах.
Провизия от охотников за головами пришлась очень кстати, но, безусловно, наибольшую пользу от нашей экскурсии на берег принесла карта побережья на древесной коре от Виходила: примитивная, но при этом довольно точная, как мы поняли за два следующих дня, когда прокладывали путь через пролив Сибуту и далее вдоль восточного побережья Борнео, прижимаясь к берегу и отмечая ориентиры один за другим: скалистый мыс, выступающая группа деревьев, обломки корабля на отмели и так далее. В конце концов, мы приплыли к небольшому заливу, который, по его предположению, считался северо-восточной границей голландской территории. Мы направили джонку в речку и вскоре привязывали ее к пристани крошечного поселка Серикпапан с населением около тридцати человек.
Официальную резиденцию начальника округа от других хижин отличал только развевающийся над крышей голландский флаг, а сама крыша была из гофрированного железа, а не пальмовых листьев. Все окрестные калеки и бродячие собаки столпились вокруг нас с Эрлихом, когда мы поправили фуражки, а потом проделали путь по единственной улице, чтобы вверить себя и корабль в распоряжение королевства Нидерландов.
Представителем королевы Вильгельмины в этих краях (вероятно, самое богом забытое назначение во всей голландской империи) оказалась жизнерадостный молодой ирландец по фамилии Шанахан, примерно моего возраста. В его национальности, разумеется, не было ничего особенного: когда страна с населением в четыре миллиона пытается управлять колониальной империей размером с две Европы, то неизбежно, что белые голландцы на земле встречаются довольно редко, и администрации Голландской Ост-Индии приходится нанимать всех европейцев, каких только можно.
Как и я, Шанахан был обязан своим присутствием здесь, на северном Борнео, опрометчивому приступу блуда: в его случае с женой своего непосредственного руководителя в Батавии. Но я счёл его добродушным, преданным своей приёмной стране и далёким от популярного стереотипа об отупевшем колониальном чиновнике, приговорённом к гибели от жары и скуки на какой-нибудь отвратительной заставе. На самом деле, он, по-видимому, наслаждался пребыванием здесь, на самой дальней голландской границе, где полагался только на себя и шестерых местных полицейских, чтобы претворять в жизнь указания из Гааги территории, по размерам ненамного меньшей самих Нидерландов.
— Сейчас главным образом нам приходится бороться с охотниками за головами и междуплеменными войнами, — сообщил он, когда мы сидели на веранде и пили пиво из его драгоценного запаса, — а еще со шхунами работорговцев, похищающих людей для работ на плантациях копры. Флот положил конец большей части пиратства вдоль побережья, но нам до сих пор доставляют проблемы мерзавцы султана Сулу — то отребье, что преследовало вас. Границы с англичанами и американцами до сих пор не установлены, так что никто не может решить, кто же должен с ними расправиться. Сейчас я в основном воплощаю в жизнь чертову идиотскую директиву из Гааги, чтобы даяки не хранили умерших родственников в гостиной, пока те не сгниют. Вот спрашивается, как бы Вильгельмине понравилось, если бы даяки приплыли в Амстердам на своих каноэ и попытались заставить голландцев прекратить хоронить людей на кладбищах? Но скажите, господа, чем, я могу вам помочь в нашей глуши?