Это была маленькая склянка. Старики уставились на неё с вытаращенными глазами. Карджежев немного открутил колпачок, и купе наполнил едкий запах горького миндаля, на некоторое время перебив даже запах табака, поросёнка и сливовицы.
— Видите это, отцы? Это синильная кислота — цианид. Проглочу ее, и умру в считанные секунды. Нет, угнетатели моего народа не возьмут меня живьём.
Я в отчаянии извивался, оглядываясь вокруг. Кондуктор был в паре купе дальше по коридору. Я попробовал измерить скорость поезда на глаз, чтобы выпрыгнуть из него, если что. Наконец, один из крестьян преодолел свое удивление и спросил:
— Но куда вы направляетесь, и что это за дело такое?
Дабы повысить драматический эффект, Карджежев некоторое время выждал, а потом заговорил.
— Куда я направляюсь, отец? В Сараево, конечно. Моё поручение — величайшее дело, которое может выполнить сын сербской матери: убить австрийского эрцгерцога.
Поезд замедлил ход и заскрипел тормозами — мы прибыли в Лозницу. Несмотря на безудержную болтовню Карджежева, к моему удивлению, нас все еще не раскрыли, а мой мозг неустанно работал, переваривая всё, что удалось узнать. В императорском доме Австрии насчитывалось в то время шестьдесят три эрцгерцога — но не могло быть сомнений, кто являлся целью этого заговора. Я вспомнил, как мой брат Антон во время нашей встречи на выходных в Ужвидеке в начале мая упоминал, что адъютант двадцать шестого егерского полка переполошился, потому что прямой наследник собирается принять участие в летних маневрах в Боснии в конце июня.
Предположительно, он собирался посетить столицу провинции, и организация «Единство или смерть» об этом узнала, и теперь отправила этих юнцов, чтобы устроить эрцгерцогу неофициальную встречу. Что ж, хорошо, что я это выяснил, теперь все части головоломки встали на место. Конечно — Кабан, с этими-то усами и характером, должен признать, что кодовое имя выбрали как нельзя лучше. Поезд остановился, и вскоре мы собрались на станции, чтобы начать новый этап путешествия через хваленый туннель майора Драганича.
Вспоминая те события, я понимаю, что всё это произошло за каких-то тридцать шесть часов. Мне же казалось, что по «туннелю» из Сербии в Австрию — через Дрину, а потом по лесистым холмам в городок Обреница — мы шли тридцать шесть дней. Вообще-то я думаю, что по прямой отправной пункт в Лознице от первого места встречи с сотоварищами в Боснии отделяло не больше двадцати километров. Хотя для нас это казалось переходом через Анды и амазонские джунгли одновременно. Проблема заключалась в том, что приходилось избегать как австрийских пограничников, так и сербских, поскольку «Единство или смерть» у собственного правительство пользовалось не большей популярностью, чем у моего.
Это означало, что нашему отряду — Драганичу, мне, двум юным патриотам и проводнику из местных, чье имя я так и не узнал, приходилось ползти по канавам, продираться по прибрежным зарослям и спотыкаться на распаханных полях, чтобы избежать поимки, в основном, мы двигались под прикрытием темноты.
Первой трудностью стала переправа через Дрину. Нам нашли лодку — полусгнивший ялик, но большую часть первого дня пришлось пролежать в камышах, дожидаясь сумерек. А когда мы наконец оказались в лодке, то выяснилось, что течение гораздо сильнее, чем мы ожидали, поскольку в этой местности выдалась дождливая весна. В результате мы продрейфовали вниз по течению на довольно приличное расстояние, гораздо дальше предполагаемого места высадки на австрийском берегу.
К тому времени, когда нам удалось выбраться на берег, мы промокли насквозь и вымазались грязью после проведенного в камышах дня. Но это уже не имело особого значения, поскольку начал накрапывать дождь, и лил, ни на минуту не прекращаясь, еще два дня. Мы брели по прибрежным топям, потом по ольшаникам и заливным лугам, затем по полям мокрой и колючей кукурузы. Пробираться под дождем по грязи с саквояжем в руке, в дрянном костюме в дешевых городских туфлях мне казалось пыткой. А что еще хуже, лишь проводник и Драганич знали, где конечный пункт этого унылого и упорного похода, так что мы слепо следовали за ними то вверх по холму, то вниз в долину, час за часом, без малейшего представления о том, сколько еще продлятся мучения.
Дело усложнялось тем, что покалеченная нога начала болеть, возмущаясь поставленными перед ней неразумными задачами. Но гораздо сильнее была боль оттого, что теперь я вернулся на австрийскую территорию, после пяти дней отсутствия на корабле, в штатском и проникнув в страну нелегально в компании отряда отчаянных головорезов, собирающихся убить наследника трона. Если нас схватят, мне придется давать объяснения, и, по зрелому размышлению, это будет даже сложнее, чем если бы нас арестовала сербская полиция в «Под златна грана».