— Эй, на палубе! Поднимите нас на борт, скорее! Я австрийский морской лейтенант и должен срочно переговорить с капитаном по делу государственной важности!
Второй помощник капитана уставился на нас, а затем отозвался:
— Прочь! Это вам не Порт-Саид, мы не потерпим, чтобы тут шатались торговцы! Пошли вон!
— Вы не понимаете: я должен поговорить с капитаном! На кону жизнь наследника престола!
На борту начали шёпотом переговариваться, а потом один из матросов поднялся наверх. Тем временем семья высадилась с лодки, бросая на нас испуганные взгляды, как на китайских пиратов. Наконец моряк вновь появился и передал офицеру записку. Он прочёл её и посмотрел на нас.
— Хорошо, по очереди поднимайтесь на борт. И без выходок, если дорога жизнь.
Я увидел, что матрос также передал револьвер. Спустя пять минут мы с господарицей стояли на полуюте, пытаясь объясниться с капитаном и старшим помощником, пока нас рассматривала толпа пассажиров у ограждения, стараясь что-нибудь расслышать. Я как можно короче рассказал свою историю, и когда увидел на корабле радиоантенны, потребовал отправить радиограмму в Каттаро. Капитан не обрадовался.
— Радиограмму? — рассердился он. — Вы с ума сошли. Вообще-то я уверен, что вы оба — сбежавшие психи...
Спустя некоторое время радист поднялся к капитану и передал листок бумаги. Тот прочитал, посмотрел на нас и повернулся к нескольким крепким палубным матросам, слонявшимся рядом.
— Хорошо. Обоих — в арестантскую камеру!
Моряки двинулись, чтобы схватить нас. Господарица закричала и вытащила нож. Она бросилась к капитану, но слишком поздно: трое моряков её одолели.
— За борт эту дикарку! — закричал капитан. — Холодные ванны — лучшее лечение от безумия!
И к моему ужасу вырывающуюся, брыкающуюся и кусающуюся, как разъяренная кошка, Загу подняли и небрежно выбросили за борт. Я вырвался и подбежал к поручням. Я боялся, что винты разрубят её на куски, ведь пароход пришел в движение. Но увидел её за бортом — Зага быстро плыла к ялику, который бросили на произвол судьбы дрейфовать в поднятых лайнером волнах. Господарица остановилась на секунду и помахала мне на прощание. Я видел её в последний раз. Вообще-то последний раз за довольно долгое время, когда я видел хоть что-нибудь. Меня схватили крепкие руки, и голос позади произнес: «Прости, но...», а затем что-то вспыхнуло. На мгновение перед глазами мелькнули стремительно приближающиеся доски палубы. А потом стало темно.
Глава одиннадцатая
Когда я очнулся, снова было темно, причем настолько, что я даже сперва решил, будто ослеп. В голове пульсировало, а язык был сухим и потрескавшимся, как старая кожаная перчатка. Потом я медленно начал отличать тьму в своей больной голове от другой — вокруг; разделять пульсацию и тошнотворные толчки в голове от ритмичного стука двигателей и медленного, устойчивого покачивания судна, быстро двигающегося в открытом море. Судя по шуму, липкому теплу и запахам смазочных материалов и угольной пыли, я понял, что лежу в своего рода камере, глубоко внизу, в самой нижней части судна. Я попытался встать с пружинящего матраса — и понял, что руки привязаны к телу рукавами какой-то жесткой брезентовой одежды. Я прекратил попытки, так как в глазах затрещали искры, и снова на некоторое время заснул.
Вероятно, так я пролежал около часа, пока с внезапной, ослепляющей яркостью не загорелась зарешеченная лампочка на потолке. От рези в глазах я зажмурился и отвернулся, глазок в двери приоткрылся, и на меня кто-то воззрился. В замке загрохотал ключ, дверь распахнулась, и стюард принёс на подносе булочку и кувшин горячего молока. Его сопровождал крупный моряк с кофель-нагелем [67] в руке.
Стюард стал кормить меня булочкой с молоком, как маленького ребенка, а матрос стоял позади него, наблюдая за мной явно без симпатии и красноречиво постукивал импровизированной дубинкой по своей ладони, стоило мне попытаться сказать хоть слово. Я заметил с некоторым удивлением, что на нем форма австрийского военного моряка, а не мундир компании «Австрийский Ллойд». Они закончили меня кормить и ушли, так и не сказав ни единого слова. Свет снова погас, и вконец обессиленный, я впал в безжизненную, лишенную сновидений дремоту.
67
Кофель-нагель— металлический или деревянный болт, служащий для навертывания на него снастей.