That was the nearest comparison - he had been frightened then, he remembered, so frightened he had been unable to sleep; and yet 'frightened' was too strong a word to describe the state of mind of someone who was quite prepared to face the future and could not be readily blamed for this sudden acceleration of heartbeat and prickling of sweat! |
Наверно, точнее сравнения не подберешь - он был тогда напуган, так напуган, что не мог спать, и все же "напуган" - слишком сильное слово, чтоб описать состояние человека, полностью смирившегося с будущим, который не виноват, что сердце колотится и по всему телу выступает пот! |
A moaning sigh from Bush, loud in the stillness of the room, distracted him from his analysis of his fear. |
В ночной тишине громко застонал Буш. Хорнблауэр отвлекся от анализа своих страхов. |
They were going to shoot Bush, too. |
Они расстреляют и Буша. |
Presumably they would lash him to a stake to have a fair shot at him - curious how, while it was easy to order a party to shoot an upright figure, however helpless, every instinct revolted against shooting a helpless man prostrate on a stretcher. |
Наверно, привяжут к столбу - удивительно, как легко приказать солдатам стрелять в стоящего, даже совершенно беспомощного человека, и как трудно - в простертого на носилках. |
It would be a monstrous crime to shoot Bush, who, even supposing his captain were guilty, could have done nothing except obey orders. |
Это будет чудовищным преступлением. Пусть даже капитан виноват, Буш только исполнял приказы. |
But Bonaparte would do it. |
Но Бонапарт пойдет и на это. |
The necessity of rallying Europe round him in his struggle against England was growing ever more pressing. |
Необходимость сплотить Европу в борьбе против Англии подстегивает его все сильнее. |
The blockade was strangling the Empire of the French as Antaeus had been strangled by Hercules. |
Блокада душит Французскую Империю, как душил Антея Геракл. |
Bonaparte's unwilling allies - all Europe, that was to say, save Portugal and Sicily - were growing restive and thinking about defection; the French people themselves, Hornblower shrewdly guessed, were by now none too enamoured of this King Stork whom they had imposed on themselves. |
Вынужденные союзники Бонапарта, то есть вся Европа, исключая Португалию и Сицилию, беспокоится и подумывает о переходе в другой стан. Сами французы, догадывался Хорнблауэр, подобно лафонтеновским лягушкам, не в восторге от короля-аиста, которого сами же выпросили себе на голову. |
It would not be sufficient for Bonaparte merely to say that the British fleet was the criminal instrument of a perfidious tyranny; he had said that for a dozen years. |
Бонапарту мало сказать, что британский флот -преступное орудие вероломной тирании, он говорил это десятки раз. |
The mere announcement that British naval officers had violated the laws of war would carry small enough weight, too. |
Объявить, что британский флотский офицер нарушил воинские соглашения, тоже будет пустым сотрясением воздуха. |
But to try a couple of officers and shoot them would be a convincing gesture, and the perverted statement of facts issued from Paris might help to sustain French public opinion - European public opinion as well - for another year or two in its opposition to England. |
А вот судить и расстрелять парочку офицеров -куда убедительнее. Франция, даже Европа, вполне могут поверить превратно изложенным фактам - еще год-два враждебности к англичанам Бонапарту обеспечено. |
But it was bad luck that the victims should be Bush and he. |
Только жаль, что жертвами будут он и Буш. |