— Княж-терем, — показал стражник на каменный дом.
На крыльце охраны не было: заходи кто хочет. Но видимо, хотя желающих войти было немало, да не всякий решался. Многие с любопытством проводили взглядами нарядного отрока.
Стражник ввел Ратьшу в гридницу. Огромная зала была освещена факелами, воткнутыми в стены. За длинными дубовыми столами сидело несколько сот нарядно одетых людей. Здесь было гулко-шумно, отдельных слов не разобрать.
Дозорный уверенно пошел вперед к дальнему концу стола. На них никто не обращал внимания… Наконец отрок увидел князя. По левую руку от него сидели хмурый Свенельд, Добрыня, Ядрей с вечно благодушной улыбкой на лице, грузный великан Претич. Других нарочитых мужей Ратьша не знал.
— A-а, удалец, брат Сокол! — крикнул князь. — Иди сюда!
Провожатый, поклонившись, ушел. Ратьша не решился и шага ступить.
— Иди, говорят! — приказал Святослав. — Ты что такой робкий? А сказывал… Да ежели ты и к ворогу так, то…
— Дак ты ж не ворог, — сказал Ратьша.
— Верно, не ворог! — расхохотался князь. — Остер, находчив. Молодец!
Ратьша подошел ближе.
— Свенельд, подвинься. Нынче Соколу место подле меня. Нынче он в братство наше входит.
Добрыня потеснил Ядрея и Претича. Свенельд, ворча, освободил место около князя. Ратьша, помедлив мгновение, сел.
Святослав смотрел на него весело: парень ему нравился. В нем он видел себя, каким был десять лет назад. Угадывал в юном охотнике порывистую душу воина, неодолимую отвагу и мужество: вон из-под рубахи рваный шрам виднеется — не иначе, с медведем повздорил. Князь редко ошибался в людях и тем, помимо государственных и ратных дел, славился среди своих соратников.
— Ведаешь ли, Сокол, закон побратимства?
— Ведаю, великий князь!
— Давай тогда исполним его. — Святослав подал отроку свой кинжал.
Ратьша схватил клинок, надрезал ладонь левой руки, и капли крови упали в полную чашу-братину. Князь бросил в нее серебряный перстень и первым сделал глоток… Богатырский ковш пошел по кругу. Отрок видел, как к нему припадали прославленные воеводы Свенельд, Добрыня, Ядрей, Претич… И если раньше удалой охотник считал, что с ним шутят просто-напросто, то теперь…
— Князь!.. — вскочил Ратьша со скамьи. — Да я… да я… голову за тебя положу хоть сейчас!
— Ну-ну. Голову и дурак сложит. Пускай вражьи головы с плеч слетают, — сказал Святослав. — И не мне голова твоя надобна, а Руси Святой! Дело ратное тебе знать надобно. Добрыня взял тебя коноводом к себе — честь великая! Не будь ленив и празден — будь расторопен и усерден. Учись володеть копьем и мечом. Есть от кого отмахиваться: много ворогов лютых у Руси Светлой…
Ратьша каждое слово князя принимал как завет, боясь пошевелиться и громко дышать.
«И на меня Святослав-князь надежу держит, — мелькнула у него счастливая мысль. — За Русь Святую жизни не пожалею, а в обиду ее не дам никому!»
Тем временем пустая братина вернулась к хозяину. Святослав достал из нее перстень, подал Ратьше:
— Носи с честию, Сокол-удалец. Теперь ты кровный брат всем нам. Не потеряй…
— Только с мертвого снимут!
— Ну-ну. Больше о жизни думай… Иди, Сокол, к трудам ратным, неча к пиру привыкать.
Ратьша вскочил, земно поклонился.
Святослав уже не смотрел на него: думы князя стремились куда-то в дали дальние, многим неведомые…
— Будь около Скопы! — приказал Добрыня. — Я скоро буду…
Воиново поле, как вода отразившая звездное небо, все было в точках огней. Ратьша шел пешком, ведя коня в поводу. Шел и не верил тому, что сегодня с ним произошло. И не заметил отрок, как очутился в своем стане.
— Ратьша, подь сюда! — привел его в чувство знакомый голос отца.
— Погодь, папаня, — откликнулся сын. — Вот только коня поставлю и единым духом прибегу.
— Добро…
Братья с недоверием ощупывали теплый на меху плащ Ратьши; не верили, что рубаха на нем тонкого полотна, а сапоги яловые, со шпорами. И все враз отрицательно замотали головами, когда младший рассказал им о событии в княж-тереме. Ратьша показал им надрез на руке и княжеский перстень.
Вокруг семейства лесовика Борти давно уже собралась толпа, чтобы только взглянуть на счастливца. Отец гордился сыном и не скрывал этого.
«Попробуй только Бакун Рыжий тронуть меня аль хотя бы косо поглядеть, да Ратьша его… — думал Бортя. — Надо же? Не думал, не гадал…»
СКАЗ О ПОЛИТЕ БУСЛАВИЧЕ
атьша еще рассказывал о чуде, с ним происшедшем, когда к огню их подошел слепой старец с гуслями за спиной. Рука его покоилась на плече мальчонки- поводыря.
— Мир вам, люди добрые! — звучно молвил старик. — Милости просим к трапезе нашей, — ответил в наступившей тишине охотник Бортя.
— Благодарствуем за приют ласковый песнотворцам русским, — отозвался старый гусляр, с помощью двух мужиков усаживаясь на чурбак.
Тотчас гостям наложили в плошки вареной полбы, дали по ломтю житной лепешки и по бараньей кости с мясом. Старик, а вместе с ним и мальчик бросили по кусочку от каждого яства в огонь костра — дань покровителю песенников богу Велесу — и неторопливо принялись за еду.
Новое событие затмило дела Ратьшины: все внимание теперь было отдано гусляру. Кругом благоговейно молчали.
Сказитель былин в гостях — честь великая! В мирное время каждый старался завлечь его в дом, посадить в красный угол, накормить самым лучшим. Даже в тереме княжеском гусляры принимались почетно. Хмурились иной раз сильные мира сего, слыша дерзкое слово правды, скрежетали зубами от ярости: но кто же осмелится тронуть сынов Велесовых? К дарам и богачеству сказители былин были, как правило, равнодушны, поэтому свободны, как птицы.
Чаще всего старые песенники сами когда-то были удалыми богатырями, отлично знали дружинную среду и потому в тревожное, бранное время были вдвойне принимаемы, ибо умели зажигать сердца для битвы, как никто другой!
Когда песнетворцы-странники справились с полбой и бараниной, им с поклоном поднесли ковш вареного меда. Вои русские ждали почтительно, когда трапеза кончится и потечет сладкая и хмельная для души сказка-былина про богатырскую силу, удаль и смекалку…
— Пошто, русичи, закручинились? — спросил старый гусляр, обтерев усы. — Али рык зверя лютого слышите, али ворон над вами надсмешку чинит?
— Дак ить вот уж и солнышко на лето поворотило. А там опять битвы с ворогом лютым. Сказывают, козары снова на нас ополчаются. Кто ведает, чья голова скатится от меча вострого? — сказал печально Сохота и тяжело вздохнул.
— Пока есть человек, он не горем жив! — поднял руку старый гусляр. — Кто ж хоронит себя прежде времени?.. Русь на битву идет со веселием: сим сердца врага затрепещивает! А не спеть ли вам песнь удалую? И какая ж вам больше по сердцу?
— У Добрыни-витязя есть меч-кладенец, — подал голос сотский Остромир. — А на нем начертано имя древнего богатыря Политы Буславича. Не ведаешь ли ты были про него?
— Были такой не ведаю… А вот сказ светлый о могуте[50]том ходит по Святой Руси.
— Так поведай и нам сказку сию…
Старик величественно кивнул седой головой, положил гусли на колени, взмахнул сухими перстами… И тренькнули струны тихим звоном малиновым, зажурчали струею прозрачною, зашептались травою зеленою — исчезли снега, дохнуло пряным ароматом лета, трудами и заботами. Тихим грудным голосом запел гусляр: