С неба хлынул густой дождь; страшные стрелы Тенгри-хана чертили мрак, высвечивая готовый тронуться лед на реке и враз осевшие снежные холмы. Дело невиданное — гроза в такое время! Шаманы мутили народ:
— Светлый знак для нас, хазары! Надо идти туда. — Они показывали на западный берег. — Надо разрушить храмы недостойных и повернуть народ лицом к древним богам. Если мы сделаем это, Хазария опять будет повелевать народами, как сто лет назад. Где наша сила и былая слава?! Ее отняли у нас жадные и завистливые ханы, пришедшие невесть откуда. Великие цари предали нас и стали иудеями. Мы посадим во дворце Солнца своего властелина, который будет добрым отцом хазар и всех уравняет в правах. Мы все знаем его. Вот он, наш Араз-ата-беки[55]. Он законный наследник великих. Веди нас, ата-беки! Мы в воле твоей!
Сподвижники Араза вторили жрецам:
— Вперед, хазары! Мечом добудем себе счастливую жизнь! Прогоним вероломных ханов с нашей земли!
— Вперед! — взревели восставшие и снова устремились в яростную атаку…
Бой с перерывами продолжался целый день. К вечеру восставшие стали одолевать. Видя, что мост не удержать, ал-арсии подожгли его и отошли на остров, под стены дворца великого царя Иосифа.
Утром Араз-беки узнал, что к ханам спешит подмога.
— Тумен «Неустрашимых» Джурус-тархана в одном конном переходе от Итиль-кела, — доложили разведчики.
— Реку им сейчас не перейти: лед вот-вот тронется, — спокойно ответил мятежный полководец.
Но через три дня новая тревожная весть прилетела в лагерь восставших:
— На нас идут буртасы Бурзи-бохадур-хана! Им не надо переходить реку, они на этой стороне. Бурзи — верный пес Асмида! Воины его свирепы и беспощадны. Что делать?
В шатре Хаджи-Хасана, который опустел сразу, как только возмутился народ, срочно собрался совет предводителей восстания. Первым говорил Араз:
— Братья, мы не успели подготовиться, а народ уже поднял меч. К ханам отовсюду спешит подмога. Если мы не отступим в степь, нас окружат и перебьют всех до единого. У Асмид-кагана только там, — он указал рукой в сторону западного берега, — три тумена. Это настоящие воины, они хорошо вооружены и обучены бою. Скоро сюда примчатся буртасы, еще два тумена. Нам не устоять, и реки братской крови зальют улицы Ханбалыка…
— Но в степи мы беззащитны! — возразил его помощник Дамур.
Араз сощурил глаза:
— В степи мы не беззащитны. Я еще вчера послал гонцов к торкам-огузам…
— Они наши враги! — раздалось сразу несколько голосов.
— Они такие же бедняки, у них нет ханов. Чего им с нами делить? Они враги хазарских эльтеберов, но не наши. У меня тайный договор с ними. Огузы примут нас как своих братьев.
Дамур поморщился, но промолчал, понимая, что это, пожалуй, единственный выход из грозного положения.
— Собираться надо тотчас, иначе буртасы отрежут нам дорогу к спасению!
— Я согласен, — отозвался Дамур.
— Другого пути у нас нет, — согласились с ним остальные военачальники.
— Друзья, — обвел всех внимательным взглядом Араз, — объявите всем, что сегодня ночью мы покинем город, ибо он может стать курджумом для наших голов. Скажите всем, что мы еще вернемся и тогда горе ханам!
К вечеру восставшие с семьями и скарбом покинули Итиль-кел. Шли быстро, благо бежавшие купцы оставили на своих подворьях много верблюдов и вьючных лошадей. Сейчас они оказались как нельзя кстати…
Дозорные вовремя заметили опасность. Мятежная орда во всеоружии встретила буртасов, ведомых самим Бурзи-бохадур-ханом. Битва была долгой и беспощадной. В рядах восставших бешено сражались даже женщины. К буртасам спешила помощь, и победные клики все громче раздавались в их рядах…
Но первыми поспели на поле боя торки-огузы. Буртасы побежали. Многие сторонники кагана-беки Асмида были изрублены, сотни попали в плен. Сам Бурзи-бохадур-хан — властитель Буртасии — едва избежал аркана: быстрый нисийский жеребец сумел унести его от беды.
Победители не стали преследовать разбитого врага. Они похоронили убитых товарищей, подобрали раненых и поворотили коней к берегам полноводной реки Гейх[56]. Торки радушно приняли в свою семью покинувших родину хазар. Тяжко было на душе беглецов, иные плакали…
Но горшей судьбины, чем у оставшихся в городе, нельзя было пожелать никому. Эльтеберы жестоко отомстили невинным: кровь народная долго еще багрянела на сером весеннем снегу огромного города-базара.
А жрецы языческие не унимались.
— Горе нам, хазары! — вещали они на площадях. — Небесные стрелы Тенгри-хана летят от Урусии! Грозный каган Святосляб ведет в степи Хазарии своих железных богатуров! Повернитесь лицом к древним богам, хазары! Пусть великий царь Иосиф дарует нам мир с урусами!
Стражники хватали смутьянов, подвергали страшным пыткам. Жрецы, изнывая от нестерпимой боли, кривили окровавленные губы и без содрогания подставляли головы под широкий меч палача. Видя их твердость в вере, народ изумлялся, цепенел от страха, слушая страшные предсказания, косился на безжалостных чужеземных воинов кагана-беки Асмида и смиренно молил древних хазарских богов о даровании спокойствия и самой жизни.
Как всегда во времена смуты, в Итиль-келе и его окрестностях развелось множество разбойников. По ночам, а то и средь бела дня то тут, то там раздавались отчаянные крики и мольба о помощи. Но никто не спешил спасти несчастных, ибо все жители-бедняки были безоружны по воле ханов, напуганных народной грозой.
Кендар-каган Азиз распорядился покончить с разбоем. Ал-арсии рьяно взялись за дело. Они хватали ночных прохожих и, не выясняя вину их, безжалостно рубили головы и правым и виноватым…
ПРЕДВИДЕНИЕ
ода постепенно прибывала. Ночью с грохотом лопнул лед на Днепре. Утром люди увидели, как неисчислимое речное воинство, сталкиваясь, налезая друг на друга, спешило вниз по течению, к морю — на простор!
Русский отряд во главе с Рудомиром вынужден был ждать на левом берегу реки, как раз напротив Киева. Боярин и сотский Летко Волчий Хвост остановились в бревенчатой избе паромщика, которая одновременно служила и гостиницей для проезжающих. Хозяин провел гостей в просторную горницу. Стоя перед грозным начальником, мужик рассказывал:
— Кабы денька три тому, то пеши, мож, и перешли бы Непру-реку. Как раз позавчерась тут козарин какой-тось перебрался в Киев-град.
— Пеший, что ли? — спросил Рудомир. — Дак козары пеши не ходят.
— Пошто пеши? — удивился мужик непонятливости боярина. — Верхи. Толечко как раз посередке они и провались. Козарин, ловкий малый, выбрался куда потверже, а конь-тось утоп. Жалко, хороших кровей скакун был. Птица — не скакун!
— А кто козарин-то, дознавался?
— А как же. Остромир — старшой сторожи здешней — спрашивал. А мне-тось ничего не сказал. Да яз и не…
— Что ж ты голову морочишь, навоз медвежий?! — возмутился боярин. — Найди мне немедля Остромира!
— Где ж его сыскать? — развел руками паромщик, и глупое лицо его стало как у стряпухи, нечаянно уронившей на пол сырое яйцо. — Он, чать, по утицам пошел в плавни. Небось приварок притащит в казан Остромир-та?
— Вон отсюда, олух! — рыкнул боярин так, что задрожали стены.
Летко Волчий Хвост расхохотался во все горло.
— Кто тут шумит? — раздался вдруг знакомый властный голос.
Рудомир и Летко вскочили. При этом боярин грохнулся головой о дощатый потолок. На пороге стоял Святослав.
— Ну и велик же ты, Рудомир. Это какие ж тебе хоромы надобны, ежели эти, гостевые, низки? Садитесь!
Святослав прошел в горницу, уселся за стол, снял шапку, пригладил длинный чуб, глянул в упор на боярина:
— Ну говори, как ответствовал хакан-бек Асмид на послание мое?