— Ну... — усмехнулся Аластор, — вот тут ты можешь быть полностью спокойна. Мои мозги им не вывернуть наизнанку...
— Да брось... — иронически усмехнулась она. — Сейчас такие методы, что если бы нам разрешили превентивную проверку подозреваемых, то три четверти нашей конторы можно было бы отправлять в отставку...
— Да нет, с моими мозгами вам... им не сладить. Есть и на людскую магию кое-что подревнее. Меня надежно защитили прежде чем... — Он оборвал фразу. — Так что при обычной проверке ничего не обнаружится, а при более мощном воздействии я просто умру в руках спецов, и все дела.
— Вот как? — приподняла брови Энид. — А меня случайно не познакомишь с этими вашими умельцами? Хотелось бы и мне...
— Нет, — твердо отчеканил гость. — И не потому, что не доверяю тебе. Просто в четырех случаях из десяти эта обработка превращает человека… и эльфа в бессмысленный овощ, способный лишь гадить под себя и пускать слюни.
Энид запнулась.
— И ты... согласился? — протянула она с уважением.
— Да. И оставим этот разговор. Так ты дашь мне поговорить с уцелевшими?
— Неужели нет другого выхода? — спросила она.
— Пойми, он может помочь покарать убийц эльфов, кем бы они ни были. Он может вывести нас на тех, кто за всем этим стоит.
Девушка молчала, и Аластор видел, что она хочет сказать многое, но сдерживается изо всех сил.
***
В то время все Семнадцать Королевств Севера, казалось, напрочь погрязли в бедствиях и смутах. Не только держава шла на державу, но и внутри границ королевств барон шел супротив барона, а горожане против горожан, и даже мужики, вооружившись дрекольем и вилами, громили соседнее село из-за жалкого выпаса или клока бедной землицы.
Заговоры множились, и ни один монарх, осушая за трапезой чашу, не мог быть уверен, что в неё не влито смертоносное зелье. Стихии тоже, словно разгневавшись на человеческий род, посылали то саранчу, то засуху, то дожди не вовремя, то заморозки, губившие посевы, то холодную зиму с сухой, неплодной весной.
Из лесов выходили древние, забытые твари, пожиравшие целые хутора, орки в своих песках и степях творили черные чары, на древних курганах, что молва приписывает ограм, горели в ночи зловещие огни, гномы поднимали цену на железо, лишая заработка ремесленников. Прервалась торговля с заморскими другими землями, корабли больше не приходили из океана, и поползли слухи, что весь мир за пределами Вуорма уже погиб...
В отчаянии многие обращались к последней утешительнице заступнице и просветительнице — Церкви Ярта-Создателя.
Но и её поразил тяжкий недуг — исчезло единство между епархиями, множились ереси, и был забыт великий девиз Святителя Джоайи — «Единая Вера в Единого Творца».
Не раз собирались прелаты на соборы, но ни до чего не договорились, лишь вконец перессорились.
В эти дни, когда многие говорили о конце мира сего, и явился гнусный самозваный лжепророк — аббат Рондерс из Занды. По мнению одних, был он просто безумцем, чей рассудок помутил Бессар, другие же склонны видеть в нём расчетливого и умного мерзавца, коий знал, какими словами можно повести за собой бессмысленную чернь. Придя в город Конат, где собралось много беженцев от голода и войны, возгласил он на площади, что послан Яртом Разгневанным, дабы свершить завещанную-де Творцом ему месть за падший род людской. По словам его, все беды человеков от козней сил Тьмы, чьим орудием стали нелюди, в которых, вопреки догматам матери нашей церкви, нет души живой или если и есть, то душа не Божья, а бесовская. Градоначальник, прознав о возмутителе спокойствия, велел его арестовать, — но стражу, явившуюся схватить злодея, разогнали приверженцы Рондерса, уже появившиеся во множестве. А потом, собравшись превеликой толпой, начали громить лавки и убивать приехавших на торг эльфов и тангаров и избивать стражу и священнослужителей, кои им воспрепятствовать пытались.
Смута охватила Конат, и градоначальник с малым числом воинов заперся в цитадели — но изменники открыли ворота, и головы воинов и капитана доблестного были выставлены на пиках перед вратами.