В 1911–1913 годах Алексей Сидоров и Сергей Дурылин были очень дружны. Они оба пришли в издательство символистов «Мусагет» в день его официального открытия и активно сотрудничали в нем. Были инициаторами создания и активными участниками Ритмического кружка Андрея Белого, бывали в Обществе свободной эстетики Брюсова. Дурылин гостил в имении Сидоровых Николаевке, где друзья вместе занимались ритмическими подсчетами стихотворных форм и сочиняли фантастический роман «Семь крестов», оставшийся недописанным. Соседствовали на страницах одноименного с издательством альманаха «Лирика» и на страницах «Антологии» («Мусагет», 1911). С 1920 года их жизненные пути разошлись. В дальнейшем отношения С. Н. Дурылина и А. А. Сидорова из дружеских перешли в область профессиональных интересов. В 1925–1927 годах (до ареста в июне) Дурылин работал в ГАХНе, а с 1945 года в Институте истории искусств АН СССР (ныне Институт искусствознания), где работал и Сидоров.
Говорить о покойном друге — это нечто ответственное, важное, нужное и опасное. Трудно прикасаться к таким временам, к которым как будто утрачены все ключи, к временам очень далекой молодости. <…> Я был в числе самых старых друзей Сергея Николаевича Дурылина. <…>
Сергея Николаевича я хотел бы вызвать перед вашим представлением совсем молодым человеком — стройным брюнетом с маленькими усиками, необычайно живого, остроумного, блещущего всеми решительно талантами, какие только можно иметь…
Сергей Николаевич вместе со мной начал писать роман: он пишет первую, вторую часть, я третью часть, он пятую, я шестую. Этот роман, который хранится в моем чердачке, это своеобразная картина тех времен, может быть, потомки будут увлекаться воспоминаниями, в которых описана прежняя литературная Москва. Как прозаик Сергей Николаевич прекрасно владел русским языком. Этот роман был веселым, дружеским памфлетом на тогдашнюю литературно-художественную Москву. Писался он в 1910–1911 годах[111].
Перу Сергея Николаевича принадлежат и вещи более серьезные. Я не знаю, читал ли кто — нибудь из вас рассказ Сергея Николаевича «Жалостник»?[112] С моей точки зрения, Сергей Николаевич обладал блестящим литературным дарованием, он был в числе преемников Лескова.
Сергей Николаевич как поэт довольно много печатал[113]. Мы выступали параллельно. Ему принадлежит ряд стихотворений в сборниках, в которых мы выступали, где он был ведущим. Речь идет о молодом поколении московского символизма, в частности в издательстве «Мусагет». Есть «Антология», где 30 поэтов (нас тогда называли и «30 уродами»), выступали с циклами стихов. Если вы увидите эту книгу, то там встретится вам замечательный мастер сонета Сергей Раевский — это Сергей Николаевич, у него был этот псевдоним. И как поэт Сергей Николаевич пользовался любовью, лаской и признанием старших товарищей, и над ним сияла если не любовь, то дружба Брюсова и скептическая слава Вячеслава Иванова.
Сергей Николаевич был всегда одним из самых популярных в Москве педагогов, за ним гонялись крупнейшие московские богачи, подманивая его, чтобы он воспитал самых трудно поддающихся балбесов (скорее великовозрастных гимназистов). Сергей Николаевич хорошо умел с ними справляться. Это был педагог совершенно прирожденного таланта. Не обладая никакими цензами (Сергей Николаевич бросил 4-ю московскую гимназию, написав о ней удивительно удачный очерк[114]), не будучи никогда в университете, вместе с тем сам достиг такой замечательно высокой степени культуры и такого педагогического умения, так умел воплощать все, что надо, в сознание самых разных молодых существ, что я честно повторяю: не знаю других таких примеров. Между прочим, его бесконечно ценили за это толстовцы[115]. То, что Сергей Николаевич был лично знаком <…> с Л. Толстым, вы, очевидно, слышали. Он с удовольствием всегда вспоминал о своем посещении Ясной Поляны. <…> Кстати сказать, С. Н. Дурылин потом пришел к убеждению, что детей вообще воспитывать не надо, с ними надо жить, дружить, так или иначе уметь творчески находить общий с ними язык. Горбунов-Посадов был на него обижен за отказ участвовать в методике воспитания по Толстовскому плану[116]. А я считаю, что Сергей Николаевич был в какой-то мере прав.
В моих воспоминаниях о Сергее Николаевиче я могу признаться, что одну вещь до конца не знаю — на сколько лет был Сергей Николаевич старше меня, то ли на четыре года, то ли на 14! Надо сказать, что я говорю об этом не случайно, так как в документах Сергея Николаевича есть путаница — то ли в 77, то ли в 88 году он родился. Я думаю, что Сергей Николаевич родился в 70-х годах[117], так как не мог же он на равных правах встречаться с Толстым и рядом крупных деятелей начала столетия, если бы он родился в 1887 году. Но это ничему не мешало. И если я вспомнил это возрастное различие между мной и им, то для того, чтобы сказать, что наши отношения не имели никакого касательства к возрасту. Сергей Николаевич со мной дружил, как и с моим младшим братом[118], который был моложе меня на пять лет. Вокруг него всегда были его воспитанники, молодые друзья, с которыми он всегда умел находить контакт и самые хорошие взаимоотношения, делая это талантливо и просто. Это тоже черта, которая меня в моей роли мемуариста очень настраивает в его пользу.
112
115
Имеется в виду работа Дурылина в толстовском издательстве «Посредник» и журнале «Свободное воспитание».
116
И. И. Горбунов-Посадов в августе 1917-го обратился к Дурылину с просьбой прислать статью для юбилейного номера журнала «Свободное воспитание». В ответном письме Дурылин сформулировал свой новый взгляд на проблему воспитания, и оно было опубликовано: Письмо к редактору [И. И. Горбунову-Посадову] // Свобод. воспитание и свобод. шк. 1918. № 1–3. Стб. 105–108. См.: Антология гуманной педагогики. Дурылин. М.: Издательский дом Шалвы Амонашвили, 2007. С. 7.
117
При жизни Дурылина годом его рождения считался 1877 (по паспорту). Документально удалось установить, что родился он в 1886 г. В отличие от Сидорова, никто из друзей Дурылина, знавших его с юношеских лет, на вечере памяти Дурылина тактично не затронул вопрос о дате его рождения. Все знали, что в 1947 г. официально отмечали его 70-летие.