Я находился уже метрах в пятидесяти, когда самый крупный буйвол сделал несколько шагов в мою сторону, вскинул голову и замотал рогами. Я встал как вкопанный, не отрывая глаз от него и пытаясь прикинуть, далеко ли машина. В голове заработал счетчик: я подсчитывал, за сколько времени смогу домчаться до машины и удастся ли буйволу догнать меня. Задача оказалась слишком сложной, цифры путались в голове — сказывалась обстановка. Я все больше терял уверенность. «Метод Йорки» казался мне не столь уж надежным.
Здоровенный буйвол сделал еще несколько угрожающих шагов и снова замотал рогами. Ясно, что отсюда они не дадут нам снимать, я подошел слишком близко. Оставалось лишь бесславно ретироваться. Кстати, никто не гарантировал мне успешного завершения этого маневра. Я решил предвосхитить нападение и взять зверя «на пушку». Подпрыгнув, я замахал руками и заорал. Буйвол отступил, развернулся и затрусил прочь. Осмелев, я побежал за ним, вопя во все горло, чтобы закрепить победу. Все стадо галопом помчалось в буш, поднимая облака пыли. Я остановился, глубоко вздохнул и повернулся к машине, готовясь принести Чарльзу извинения за то, что своей выходкой сорвал съемку. К моему удивлению, Чарльз был вовсе не у машины, а шагах в двадцати от меня. Оказывается, все это время он шел следом и снимал.
«Лендровер» мы вытаскивали часа два. Колеса увязли так, что задняя ось очутилась на земле, а рессоры провалились в грязь. Забравшись под машину, мы, лежа на животе, отбрасывали жижу руками. Потом отправились к зарослям, маячившим в полумиле от роковой впадины, нарвали веток молодых деревцев, чтобы подкладывать их под колеса. Боб завел мотор. Мы с Чарльзом навалились на шесты, действуя ими как рычагами. Колеса бешено вращались на месте. В нос ударял запах горячей резины. Наконец колеса, забросав нас с ног до головы грязью, прижались к веткам. Героическими усилиями машину удалось вытолкать из ямы. Можно было ехать дальше.
Мы взяли курс на Обири, где, по словам Алана, были потрясающие рисунки. Скала состояла из множества горизонтальных слоев. На ее западной стороне, на высоте около пятнадцати метров, выдавался вперед массивный выступ.
Заднюю стенку естественного открытого зала покрывал изумительный фриз с изображением красных баррамунди длиной полтора метра каждая. Баррамунди были нарисованы в знакомом нам по Нурланджи «рентгеновском» стиле: позвоночник, хвостовые плавники, доли печени, спинные мышцы, пищевод и кишечник. Среди этих благородных рыб были изображены змеиношейные черепахи, кенгуру, гоаны, эму и просто геометрические фигуры.
Фриз превышал пятнадцать метров в длину и поднимался на два метра в высоту, причем краску накладывали так густо и столько раз, что из-под более поздних росписей вылезали головы и хвосты предыдущих. Мы облазили все уголки пещеры, с восторгом разглядывая рисунки, показывая друг другу каждую деталь, неожиданный вариант или особенно интересное решение.
Время уже было позднее, чтобы начинать съемки, — через час совсем стемнеет, и мы поспешили поставить палатки. Несмотря на то что воды поблизости не оказалось, мы решили заночевать возле пещеры.
Место выглядело идиллически: сзади возвышалась огромная скала, впереди по одну сторону расстилалась бескрайняя равнина, а по другую — буш. Помимо отсутствия воды стоянка имела еще один недостаток — немыслимое количество мух. Черные кишащие рои садились на лоб, руки, губы, глаза. И хотя существа они безвредные, ощущение от роя мух на теле препротивное; кажется, что тебя беспрерывно кусают. Я приготовил омлет, мы сели ужинать у костра, но назойливые мухи липли к тарелкам и пище, как смола; отмахнуться от них не было никакой возможности. Чтобы не глотать дюжину мух с каждым куском омлета, приходилось, поднося его к губам, долго-долго дуть и быстро запихивать в рот, пока на него не уселась новая дюжина проклятых насекомых.
Мы разложили походные кровати, пристроили над ними москитные сетки и блаженно улеглись, надеясь, что хоть тут мухи нас не достанут. Я немного почитал при свете фонарика. Луч освещал лишь москитную сетку, весь остальной мир тонул в непроглядной тьме. У меня было ощущение, что я лежу в маленькой белой келье. Когда я выключил фонарик, белые стены исчезли и надо мной открылся во всем своем великолепии Млечный Путь. На фоне звездного неба угадывался силуэт Обири. Земля отдавала накопленный за день жар, ночь не принесла даже намека на прохладу. Спальные мешки за ненадобностью мы положили под матрасы.
Где-то после полуночи я проснулся. Тьма была полна звуков и шорохов. Время от времени раздавались пронзительные вскрики. Должно быть, какая-то птица, решил я, но спросонья не мог узнать ее голоса. Потом послышалось царапанье в том месте, где лежала провизия. Кто-то, скорее всего крыса, проверял наши запасы. Внезапно очень громко зашелестели листья панданусов, после чего раздался тяжелый шлепок.