Чарльз поднес палец к кнопке, но, прежде чем камера успела зажужжать, птица расправила крылья и полетела прочь…
Мой спутник начал стоически сворачивать свое громоздкое хозяйство. Оглядевшись, я вдруг заметил в болоте среди зелени четыре оливково-зеленых треугольника — гребень хвоста маленького крокодила. Вот это удача! Мы не дыша двинулись к нему. Крокодильчик не шевелился. Похоже, он свято верил в свою маскировку.
Никакой подходящей тары у нас не было, поэтому я стянул с себя рубашку и понес ее перед собой. Мы находились уже в трех метрах от крокодила. Тот все еще не шевелился. Набрав побольше воздуха, я прыгнул и с размаху плюхнулся лицом в трясину. Неужели мимо?! Нет, под руками у меня что-то нервно задергалось. Шумно пыхтя, я встал на колени и цепко схватил узел. На помощь подоспел Чарльз. Стерев с лица налипшую грязь и тину, я взглянул на добычу.
Нам попался гавиал. Эти остроносые крокодилы вырастают до внушительных размеров, однако, несмотря на свой грозный вид, пользуются хорошей репутацией: они питаются исключительно рыбой и прочими обитателями водоемов. В литературе не зарегистрировано ни одного случая нападения гавиала на человека. (Теперь, правда, я мог сообщить о нападении человека на гавиала.)
Крокодиленок раскрыл челюсти, щедро усаженные зубами. Коричневые глазки не мигая смотрели на нас. Я предложил ему рукав рубашки. Он защелкнул его в пасти и не отпускал до тех пор, пока мы не добрались до «Крузинга».
Два дня гавиал прожил в большой бадье, которую мы поставили в клетке на палубе под навесом. Экипаж отнесся к новому постояльцу без восторга, но Чарльз был очень доволен: он мог снимать крокодила почти в студийных условиях. Когда съемки закончились, мы отпустили «натуру», и Чарльз закончил эпизод кадрами плывущего к берегу крокодила.
Выключив камеру, он спросил:
— Ты с самого начала знал, что это не людоед?
— Нет, — честно признался я.
Вскоре мы покинули полуобжитый приморский край и пустились в плавание по местам, где сохранился первозданный богатейший лес. На пятый день катер подошел к деревушке. На высоком берегу виднелась крыша, едва различимая среди пальм. Глинистый откос круто сбегал к воде, до жилья надо было подниматься метров сто, не меньше. Мы причалили к маленькой пристани из связанных стволов на плаву, сошли на берег и стали карабкаться в гору по скользким, уложенным в ряд бревнам, служившим ступенями.
Наверху мы увидели первое на нашем пути селение даяков, окруженное пальмами и бамбуком. Оно состояло из одного-единственного деревянного дома длиной примерно полтораста метров, крытого дранкой и вознесенного над землей на трехметровых сваях. Вдоль всего фасада тянулась веранда, где толпились обитатели деревни, наблюдая за нами. В дом забираются по наклонному бревну. У входа нас встретил величавого вида старец — петингги, глава клана. Даан приветствовал его по-малайски, мы представились, и старик повел нас по дому к месту, где можно было спокойно сесть, закурить и побеседовать.
Стропила дома поддерживала колоннада из толстых бревен железного дерева. Под карнизом на многих бревнах были вырезаны фигуры зверей. Рядом с этими украшениями в колонны были воткнуты расщепленные бамбуковые палочки с насаженными на них вареными яйцами и рисовыми пирогами — подношения духам. С балок на шнурках свисали покрытые пылью чашеобразные подносы, в которых лежали дары божествам и связки сухих, потрескавшихся листьев, сквозь которые проглядывали пожелтевшие зубы человеческих черепов.
Между колоннами на специальных распорках лежали длинные барабаны. Коридор был выстлан огромными тесаными досками; одной стороной он выходил на веранду, а другую представляла собой деревянная стена, за которой располагались жилые комнаты, по одной на семью.
Дом выглядел довольно внушительно, хотя в глаза бросались признаки упадка: крыша местами провалилась, и комнаты там были пусты, шкуры на барабанах потрескались, напольные доски кое-где прогнили и были источены термитами. С двух сторон общинного дома торчали могучие деревянные столбы в окружении банановых деревьев и бамбука; стропил над ними не было. Должно быть, когда-то строение тянулось далеко в обе стороны, а потом кровля рухнула.
Большинство находившихся на веранде были одеты в фуфайки и шорты — мода из внешнего мира проникла и сюда, вытеснив традиционные даякские костюмы. На лицах людей постарше были видны следы ритуальных обрядов, через которые они прошли в юности, когда обычаи предков еще сохранялись в неприкосновенности. Женщинам, например, в отрочестве продевали в уши тяжелые серебряные кольца, оттягивавшие мочки почти до плеч. На руках и ногах густо синела татуировка.