Выбрать главу

Нет сомнений, что мерина — относительно недавние жители острова, прибывшие сюда из Малайи и с Калимантана. Об этом свидетельствует не только их внешнее сходство с индонезийцами, имеется и множество других признаков, подтверждающих столь невероятное на первый взгляд происхождение. Во время долгой дороги мы с Жоржем развлекались, сравнивая малайские слова, выученные мной несколько лет назад в Индонезии, с малагасийскими. Большинство слов, которые я помнил, были совершенно незнакомы Жоржу, но некоторые имели определенное сходство. Например, «остров» по-малайски нусо, а по-малагасийски нуси, «глаз» по-малайски масо, а по-малагасийски мата. Несколько слов оказались совершенно идентичными в обоих языках: анак означает «ребенок», масак — «спелый», ини — «это», мата — «мертвый».

Есть и другие элементы культуры мерина, уходящие корнями на Восток. В одной из деревень, где мы остановились пообедать, я увидел старика в мягкой фетровой шляпе, закутанного в белое покрывало. Он играл на валихе — бамбуковой трубке длиной около метра с пятнадцатью струнами, натянутыми между двумя надетыми на концы кольцами. Слегка перебирая струны, музыкант извлекал мягкие журчащие звуки, усиленные резонатором. Нигде в Африке вы не найдете инструмента, похожего на валиху, зато ее собратьев можно увидеть очень часто в Таиланде, Бирме и других странах Востока.

По дороге к столице нам несколько раз встречались небольшие процессии; во главе шел человек с флагом, а за ним несли подвешенный на жерди длинный деревянный ящик. На мой вопрос Жорж мрачно ответил, что они несут покойника.

Мы вернулись в горы в конце сухого сезона. Примерно через неделю должны полить дожди, и крестьяне начнут высаживать на полях рисовую рассаду. В это время ритуальные обряды соблюдаются особенно свято. Захороненных вдали от дома выкапывают из могил и несут в родные м-еста. По всей территории, где живут мерина, открывают каменные двери семейных гробниц: начинается праздник фамадихани — возвращения мертвецов.

Мы оказались свидетелями одной такой церемонии на окраине деревушки, примерно в пятнадцати милях от Антананариву. Захоронение здесь было не такое внушительное и изысканное, как у махафали; оно представляло собой квадратное сооружение, сложенное из скрепленных цементом булыжников. Дверь была уже открыта, и в проеме зиял темный ход в подземелье. Пока туда еще никто не спустился.

Человек пятьдесят-шестьдесят сидели на траве в окружении мисок, тарелок, кастрюль и корзин с едой; им предстояло провести у гробницы два дня.

На женщинах были яркие ситцевые платья, некоторые держали над головой зонтики; одеяния мужчин отличались большим разнообразием — от полосатых балахонов, смахивавших на ночные рубашки, до строгих городских костюмов. Чуть в стороне под наскоро сколоченным навесом, крытым ветвями и листьями, расположился оркестр. Кларнеты, рожки и барабаны гремели так, что мог проснуться и мертвый. Собственно, музыка как раз и преследовала эту цель: если души мертвых отлучились из гробницы, их надо было вернуть призывными звуками обратно, чтобы они смогли полюбоваться торжеством, устроенным в их честь.

Время шло, но ничего особенного не происходило. Один-два человека поднимались и под равнодушными взглядами собравшихся начинали танцевать на месте, после чего снова садились.

Наконец в середине дня трое стариков в сопровождении старших членов семьи, которой принадлежала усыпальница, спустились в темную погребальную камеру с циновкой из пандануса. Из гробницы они вынесли на циновке обернутый в белую простыню труп. Очень буднично, без особого церемониала тело пронесли сквозь толпу сидящих гостей и уложили на специально сделанную подставку из ветвей. За первым последовало еще несколько тел, их уложили в ряд.

В поведении зрителей нельзя было заметить ни одной нотки скорби или печали. Они громко болтали и смеялись. Что бы люди ни чувствовали в глубине души, им нельзя в этот момент молчать и тем более плакать: покойники после долгих месяцев пребывания в тиши хотят слышать голоса живых и появление мертвецов из могилы должно сопровождаться весельем, иначе усопшие могут решить, что родные не радуются их возвращению.