Таня сказала:
— Эта водица слаще, чем самый лучший лимонад.
Мама засмеялась:
— Ни с чем и сравнить нельзя! Студёная, живая!
А затем Парамонов опять включил скорость, и, всколыхнув перед собой шумную волну-бурун, автомобиль выскочил на другой берег.
ЗОРКИЕ ГЛАЗА
По стёклам захлестали зелёные ветки. Дорога тут была совсем иной. Колея уходила в прибрежный лиственный лес, как в узкий тоннель. Плавно двигались, колыхались в этом тоннеле золотые пятна света. Качались, пестрели чёрные и воздушно-синие тени деревьев. Парамонов, не отрывая рук от руля, кивнул в сторону всей этой цветовой неразберихи, самым что ни на есть спокойным голосом сказал:
— Вот она, линия-то государственной границы… Вот… Смотрите! Рядышком…
И не успел промолвить, не успел точно показать Тане и маме, где эта самая линия, как вдруг сунулся к переднему стеклу, закричал азартно:
— Нарушитель пошёл! Нарушитель!
Таня и мама тоже припали к стеклу, испуганно впились глазами в летящую навстречу дорогу:
— Где? Какой нарушитель?
А по колее впереди, распушив великолепный хвост, бежало, наддавало что есть духу бойкое пернатое существо. И вот всхлопнуло яркими, как бронза, крыльями, скрылось в синей тени на обочине, в густой путанице ветвей.
— Фазан! Фазаний петушище! — хохотнул Парамонов, надавил на гудок, вслед фазану подбибикнул.
А мама сказала:
— Ох-х…
Мама взялась за сердце:
— Разве можно так, товарищ сержант, шутить? Я думала, нарушитель настоящий.
— Да он и есть настоящий. Только что с той, с ненашей стороны перебежал, — оправдался Парамонов, но Таня и мама с ним не согласились.
— И всё-таки это птица. А вот что бы мы стали делать, если бы тут оказался нарушитель взаправдашний?
— Ничего бы не стали делать. За нас бы мигом и давно всё сделали другие.
— Кто?
Парамонов опять кивнул на проносящуюся мимо густую чащобу:
— Тут везде смотрят зоркие глаза. Тут на посту — мои товарищи. Они про того петуха и то успели на заставу сообщить.
— А про нас? Про нас, значит, тоже успели?
— Давнёхонько.
— Но ведь мы-то их не видели…
— А так и положено. Пограничник в секрете видит всех и всё, а его — никто.
— Вот здорово! — сказала Таня и принялась вглядываться в каждый пробегающий мимо машины куст, в каждую лесную тень. Но сколько ни старалась, никого не разглядела. Только один раз ей почудилось, что кто-то как будто бы в солнечной листве у самой дороги шевельнулся, подмигнул ей лукавым глазом и — пропал.
Но это, наверное, ей и вправду померещилось. Потому что вряд ли какой пограничник будет кому-то подмигивать на своём секретном посту, на своей солдатской, очень серьёзной работе.
ВОРОТА СО ЗВЁЗДАМИ
Но вот машина выскочила из леса на крутой перевал, и Таня с мамой ахнули.
Впереди просторная долина. В долине снова петляет река, а в стороне от реки — чудо!
Стоит гора, на ней острый снежный колпак.
За той горой — опять гора, на ней тоже снеговой колпак.
И так всё вверх, и так всё круче до синих небес.
А там уж и облака самую высокую вершину задевают, и падает от вершины к горному подножию прохладная тень.
В тени, будто сахарные, белеют небольшие домики — с ними рядом тонкая, словно из лучинок, вышка.
— Застава! — догадалась мама.
— Застава! — подтвердил Парамонов, а Таня не сказала ничего.
Таня увидела, как всё нарастает навстречу машине каменная ограда у домиков, как надвигаются всё ближе зелёные ворота с двумя красными звёздами на широких половинах, и там, возле ворот, толпятся военные люди в таких же фуражках, как у Парамонова.
И широкие ворота со стуком распахнулись. Люди быстро отшагнули туда и сюда. И Таня по ним, молодым, в пограничной форме почти одинаковым, растерянно зашарила глазами, угадывая через пыльное стекло, который тут папа.
А дверцы автомобиля кто-то раскрыл совсем с другой стороны.
И кто-то её, Таню, подхватил, радостно приподнял, тепло прижал к себе; и тут уж — теперь и глядеть было не надо — Таня поняла, что вот он, её папка, рядышком с ней!
Мама тоже очутилась рядом. Папа, не спуская Тани с рук, обернулся ко всем пограничникам, сказал весёлым басом:
— Знакомьтесь, товарищи, это моя семья!
Товарищи все до единого, не то всерьёз, не то в шутку подтянулись, улыбнулись, взяли под козырёк и, глядя на Таню с мамой, звонкими голосами грянули так, что с тополей во дворе взвились пёстрые скворцы и сизые горлицы:
— С бла-гополучным-вас-прибытием!
Мама от такого мощного приветствия даже зарделась, немножко смутилась, всем закивала:
— Здравствуйте, здравствуйте…
А папа совсем теперь по-домашнему щекотнул Таню мягкими усами, крепко поцеловал:
— Верно! С прибытием. С благополучным. Сам-то я от радости вас и не поздравил.
Мама весело добавила к папиным словам:
— Ты не просто с прибытием Таню поздравь… Ты её поздравь с прибытием на службу. А то она все уши мне прожужжала: найдётся ей здесь какое дело или нет…
— Как не найдётся! — ответил уверенно папа. — Но для начала да с дороги полагается попить пограничного чайку.
ВНЕЗАПНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
С чаепитием вышла почти сразу заминка.
Не успел папа внести Танин и мамин чемодан в командирский, такой же густо побелённый, как все постройки во дворе, домик, не успела мама в домике оглядеться, сказать: «Ой! Да у тебя тут не хуже, чем у нас в Москве!» — а на улице вдруг что-то загудело, засигналило, и в комнате рядом с прихожей так и взорвался бешеным звоном телефон.
Папа бросил чемодан, схватил трубку:
— Слушаю!
А через секунду скомандовал:
— Тревожная группа в ружьё!
И одним махом припечатал трубку к телефону, резко повернулся, одёрнул на гимнастёрке ремень с тяжёлой пистолетной кобурой и вмиг стал опять почти неузнаваемым. Глаза из-под чёрного козырька — строгие, всё лицо — напряжённое. Только голос всё ещё добрый:
— Я — скоро! Обживайтесь пока что без меня, — сказал он этим голосом, легко прикоснулся к Таниной щеке ладонью и выскочил на улицу.
— Что такое? Почему — в ружьё? Отчего тревога? — застыла на месте мама, а Таня тоже сначала было замерла, а потом ринулась вслед за папой, да мама поймала Таню и остановила за порогом на крыльце.
Остылое солнышко уже упало за горные вершины. Синяя тень на дворе заставы налилась холодом. Вечерний розовый свет теперь лишь ловили макушками тихие тополя, а под ними так же почти без шума и в то же время стремительно всё на плацу двигалось, всё поспешало.
Железные ворота были опять настежь. Папа стоял почти за ними, нетерпеливо оглядывался.
Знакомый сержант Парамонов закрутил водяной вентиль, отбросил от себя шланг, из которого мыл-поливал машину, кинулся к рулю, подкатил к воротам.
Из тёмного проёма гаража выскочила вторая машина, тоже подлетела к воротам.
Проверяя на ходу подсумки, перекидывая с руки на руку воронёные автоматы, бежали к машинам и усаживались в них бойцы.
И вот, натягивая ремённые поводки и так и таща за собой своих прытких хозяев-проводников, из собачника вымчался один могучий пёс-овчар, вымчался другой пёс-овчар, и каждый из них вместе со своими вожатыми тоже ринулись по машинам.
А тут и Танин папа вспрыгнул на своё командирское место. И не успели захлопнуться дверцы кабин, как всё разом стронулось, всё унеслось.
Только пыльный вихрь оседал теперь у ворот, и мама сказала ещё испуганней:
— Что хоть произошло-то?
— А ничего… Идёт нормальная пограничная жизнь, — ответил негромкий голос, и Таня с мамой обернулись на него.
Они увидели возле крыльца, возле перил небольшого росточком, сероглазого, румяного, складненького бойца в ефрейторских погонах. В пограничной фуражке, в погонах, но почему-то ещё и в белом, с широким нагрудником фартуке.