Во-первых, необходимо помнить, что анархическое движение, с трудом терпимое большевиками уже с ноября 1917 г. и вынужденное, уже тогда, пробиваться через всякого рода чинимые ему властью препятствия, было окончательно разгромлено и задушено в Великороссии в апреле 1918 г. Ко времени поездки Махно, ряды движения были разбиты, и разложение ничтожных, бездеятельных остатков организаций было совершенно естественным.
Во-вторых, следует знать, что, по сравнению с политическими партиями (социалистическими и др.), анархисты в России, в момент революции, были горсточкой людей беззаветно преданных революции, но, по самому положению вещей, бессильных занять в этой революции крупное место. Необходимо знать, что, с одной стороны, сколько-нибудь широкие массы городов и деревень не имели об анархизме и синдикализме ни малейшего понятия; и что, с другой стороны, самим анархистам необходимо было известное время, чтобы сорганизовать свои силы и приступить к широкой работе. Совершенно неверно, будто анархисты представляли собою, с начала и до конца, «множество разрозненных групп и группок, не связанных между собой даже единством цели, не говоря уже о единстве действий в момент революции». В Питере имелся «Союз анархо-синдикалистской пропаганды», начавший, несмотря на все препятствия, широкую и прочную организационную работу, издававший, с августа 1917 г., еженедельную (а одно время ежедневную) газету («Голос Труда») и имевший все шансы создать сильное движение, если бы не события и не разгром в апреле 1918 г. (Махно, по-видимому, не знал об этой работе на севере, так как он нигде о ней не упоминает). В Москве развертывала работу сравнительно крупная «Федерация анархических групп», также разгромленная большевистским правительством в апреле 1918 г. В других городах работа тоже быстро налаживалась. Разгром оборвал ее. Несомненно, в деревне анархическая работа совершенно не велась, просто по недостатку сил и времени. В этом пробеле виноваты обстоятельства, а не сами анархисты, у которых было, пока, по горло работы в городах. А затем, вся начатая работа была ликвидирована апрельским разгромом, причем анархисты, и без того не многочисленные, понесли крупные потери арестованными, сосланными и расстрелянными товарищами.
Наконец, в-третьих, необходимо помнить, что, после разгрома анархического движения в Великороссии, целый ряд товарищей не сложили оружия и пробрались на Украину, где они основали сильную, хотя и не долго просуществовавшую — тоже разгромленную — Конфедерацию «Набат», вошедшую, впоследствии, в прямую связь с крестьянским движением «махновщины» и в давшую этому последнему немало преданных работников.
В общем, русские анархисты, несмотря на свою численную слабость и на огромные препятствия, выполнили в революции значительную работу и дали максимум того, что, в данных условиях, могли дать. Можно только удивляться тому, что вопреки всем трудностям, влияние их идей и работы оказалось достаточно сильным, чтобы принудить большевиков к длительной насильственной борьбе с этим влиянием.
Упрек анархистам в недостаточной организованности их движения совершенно справедлив. Борьба за большую организованность их рядов необходима. Но отсюда не следует, чтобы надо было преувеличивать недостатки и недооценивать достоинства. Во всяком случае, оценка анархического движения в русской революции требует широкого, углубленного и беспристрастного анализа, а не только огорчения и возмущения. Упреки же и обвинения, разбросанные в воспоминаниях Н. Махно, ни этой беспристрастностью, ни достаточной широтой и глубиной понимания, к сожалению, не отличаются.
Упомяну вкратце еще об одном пункте.
Говорить о «целых вереницах» анархистов, якобы потянувшихся на работу с большевиками, значит, с одной стороны, опять-таки преувеличить зло, а, с другой, оставить в тени некоторые существенные факты.