Здесь не место, конечно, подвергать эту проблему исчерпывающему анализу. Ограничусь лишь несколькими краткими указаниями.
Несомненно, во-первых, что и крестьянство, и городские рабочие, и анархическая интеллигенция обладают — каждый — своими специфическими достоинствами и недостатками. Необходимо учесть и те, и другие. Необходимо сопоставить одни с другими, чтобы правильно оценить положение. Махно видит в украинском крестьянстве одни лишь достоинства и резко подчеркивает недостатки других элементов. Он безусловно верит в мощь и в победу своего крестьянства, и эта вера заставляет его целиком отдаться делу крестьянского восстания на Украине. И, однако, это восстание также оказалось сломленным и разложенным. Ясно, что поражение других сил в русской революции и разгром анархистов зависели не только от недостатков и слабостей тех и других, но и от целого ряда общих, объективных причин. Махно не учитывает этих общих причин и не анализирует беспристрастно плюсов и минусов различных сил революции. Мы понимаем всю его горечь, весь ход его мыслей и чувств, всю искренность и цельность его выводов, но мы не можем признать его рассуждения и выводы правильными.
Во-вторых. Махно совершенно не замечает, что каждый из действующих в революции элементов — крестьянство, рабочие, интеллигенция, — имеет в ней свою, особую задачу. Он мерит все и всех своей, крестьянской меркой. Он не видит, что главной задачей анархической интеллигенции является организация широкой пропаганды: задачей— анархистов-рабочих — организационная работа в рабочих массах; задачей анархистов-крестьян — такая же работа среди крестьянских масс. Совершенно естественно, что Махно, как крестьянин, развернул свою работу в этих крестьянских массах. Но он не хочет понять, что и на городских анархистах — рабочих и интеллигентах — лежала огромная задача, которую они могли выполнить именно и только там, где они находились. И он, наконец, упускает из вида, что специфические условия революции на Украине (оккупация ее немцами, слабость власти и пр.) дали возможность подлинной революции на Украине продержаться и сопротивляться дольше, чем в Великороссии, где новая власть смогла быстро задушить движение. Махно упускает из вида, что крестьянское восстание на Украине было, в значительной мере, вызвано именно иностранной оккупацией и воцарением гетмана. Не будь там налицо этих особых условий, — крестьянство, возможно, вело бы себя на Украине так же, как оно вело себя в Великороссии.
Свою задачу на Украине Махно выполнил блестяще. Но он не понимает, что у рабочих, у крестьян и у анархистов Великороссии просто не оказалось для осуществления их задачи ни достаточно времени, ни достаточно сил, ни благоприятной обстановки.
Мне несколько странно занимать здесь позицию защиты от упреков Махно русским анархистам, так как я прекрасно сознаю недостатки анархического движения и давно борюсь против дезорганизованности наших рядов, за организованное объединение всех анархических сил. В свое время, я сам упрекал многих русских товарищей в том, что, после разгрома анархического движения в Великороссии, они не двинулись на Украину, на помощь тамошнему массовому движению. Но если я возражаю здесь Нестору Махно, то я делаю это в силу односторонности и преувеличений, допускаемых им.
Справедливость требует, отметить, что попадаются в записках Махно места, где он сам подходит к несколько более объективному взгляду на вещи (См., напр., конец главы XV). К сожалению, эти немногие глубоко продуманные и справедливые строки остаются почти незаметными в общем поверхностном подходе к затронутым вопросам и тонут в основной односторонней оценке событий.
Любопытно, в этом отношении, собственное признание Махно (см. главу XIII) в том, что он мало задумывался над проблемой синдикализма. А между тем, отсутствие в России, до революции, синдикалистского движения объясняет, на мой взгляд, очень многое в слабости анархического движения в революции. Прибавлю, что в наши дни проблема объединения и организации анархических сил в различных странах решается, по-моему, отнюдь не в форме сбора всех анархистов под эгидой «крестьянского анархо-коммунизма», как это казалось в России Нестору Махно, а в совершенно иной, гораздо более широкой и свободной форме, на которой здесь не место останавливаться.