Трудной складывалась жизнь, но никогда Гриша не унывал. Призадумается, погрустит — и снова весел, шумен, бунтует, словно вот этот сиверко, что вторую неделю несется над седыми вершинами Урала, не ослабевая и не усиливаясь, заметая дороги мелкой снежной пылью...
Рано утром, не заходя на кухню, Зинаида Алексеевна отправилась к директору. Там был телефон, и она хотела позвонить в Собольское, узнать, когда приедут сын и брат. Директор стоял у окна и наблюдал, как из конного двора выезжают на работу лесовозы: дом отдыха строился. У стола сидел Сомов. После бессонной ночи лицо его обострилось. Он рассеянно просматривал листок с сегодняшним меню.
«Что это они так рано сегодня? Подъема еще не было...» — удивилась Мерсенева. Она поздоровалась.
Константин Васильевич оглянулся:
— Здравствуйте, Зинаида Алексеевна. Были в больнице? Как там?
— В больнице? — удивилась Мерсенева. — Зачем?
Директор прикусил губу и молча, по-стариковски ссутулившись, мелкими шагами прошел к письменному столу. Он был расстроен всем случившимся и чувствовал себя виноватым в том, что произошло ночью, — ведь это он не разрешил шеф-повару поехать в Собольское, так как было много работы в связи с приездом лыжников. А теперь он еще и проговорился!
Мерсенева не сводила с директора глаз:
— Зачем мне в больницу, Константин Васильич?
Директор посмотрел на Сомова умоляющим взглядом. Тот поморщился, как от боли, и встал
— Видите ли, Зинаида Алексеевна... — Он помедлил, лоб пересекла резкая морщинка. — Видите ли, вчера произошло несчастье Сережа заблудился в лесу.
— В лесу? — повторила Мерсенева и прижала руки к сердцу, всем существом ощутив, что на нее надвинулось что-то страшное. — Как в лесу?
— Ваш брат, возвращаясь из Собольского, провалился в шахту Мальчик пошел его искать и заблудился. Вы не волнуйтесь, мы нашли его. Но он, кажется, немного поморозился.
— Сереженька? Поморозился? — пролепетала Мерсенева. Глаза у нее широко открылись, она зашаталась.
Сомов подвел ее к дивану, отрывисто бросив через плечо:
— Дайте воды!
Стуча графином о стенки стакана, Константин Васильевич налил воды. Мерсенева оттолкнула стакан:
— Нет! Почему мне не сказали? Он всю ночь... А я спала! Спали! Где Сережа? Он жив?
— Жив, жив, Зинаида Алексеевна! Успокойтесь! Его увезли в больницу.
— Почему мне ничего не сказали? Я мать, он мой сын... Вы не имели права... Вы... Звери! — выкрикнула она и выбежала из кабинета.
Побледнев, Константин Васильевич молча переставлял с места на место чернильницу. Руки у него дрожали.
— Вот женщины — всегда так! — проговорил он. — Нервы...
— В больницу побежала, — сказал Сомов. — Распорядитесь хоть лошадь запрячь.
Стремительно бегущую в районное село Мерсеневу догнали уже на середине Светлого. Подъехав вплотную, Сомов и конюх Иван Захарович выпрыгнули в снег, взяли ее под руки и усадили в кошеву.
— Разве можно так распускать себя? — уговаривал Сомов Зинаиду Алексеевну. — Сережа вас за это не похвалит. Посмотрели бы вы, как он держится! Я был у него ночью. Совсем молодец!
— Сережа? — встрепенулась Мерсенева. — Вы видели его? Вы правду говорите — он жив?
— Конечно, жив. В таких делах не обманывают.
— Меня так обманули, так обманули! — пожаловалась Мерсенева. — Он всю ночь был в лесу, а я спала!
В больнице ее одели в халат, и сам главный врач Вениамин Алексеевич провел в девятую палату, где лежал Сережа.
— Мама! — выдохнул Сережа, увидев мать, и Мерсенева заметила, что у него под одеялом шевельнулись руки, словно он хотел протянуть их навстречу матери, но не смог этого сделать. Почему? Неужели у него отморожены и руки? Ведь говорили, нога...
Она хотела, но не успела расспросить об этом врача, она жадно вглядывалась в сына. Как он изменился за последние сутки! Темные пятна на щеках — это так, понятно, поморозился. Но почему у него черные глаза? Ведь он сероглазый, как отец, а теперь глаза темные, глубокие, блестящие. Ах, вот почему: ему больно, он страдает..
— Бедный ты мой! Тебе больно? — Она кинулась к сыну, но Вениамин Алексеевич, как будто ждал этого, быстро и крепко сжал локоть.
Зинаида Алексеевна послушно опустилась на подставленный стул.
— Тебе очень больно, Сереженька?
— Нет, не очень, — сказал Сережа, помолчал и оживленно, бурно заговорил: — Немного болит, но это ничего. Ты, мам, не беспокойся, я скоро поправлюсь, вот увидишь... А ко мне утром Женька приходил. Его не пускали, а он все равно пробрался вместе с Игорем и рассказал, как Винтик домой прибежал. Винтик тоже промерз, наверное, будет хворать...