— А что делать? Скажи — что делать? — вновь раздался истерический голос Урванцева.
— Отобрать оружие надо, только и дела.
— Детский лепет! Наивно! Раньше надо было отбирать. Теперь они в боевой готовности. Попробуй, подступись!
— Оно, может, и правильно — раньше надо было, — согласился Когтев. — Ну, тогда не сделали — теперь сделаем. Один черт!
Ковров поднял руку:
— Правильно говорит Когтев: надо действовать, пока бездействуют чехи. Предлагаю: сегодня же потребовать у чехов добровольной сдачи оружия.
— Так они и отдадут вам. Дураков мало!
— Не согласятся — разоружим силой. Предлагаю всем отрядам собраться у станции. Быть в боевой готовности. Разоружение эшелона проводим сегодня же. Так, товарищи?
— Так, Павел Васильевич! — кивнул Когтев.
Люди зашумели, в зале раздались голоса:
— Правильно! Разоружить! Давно пора! Из Миньяра подмогу позвать! Из Мисяжа!
Внезапно за окнами послышался могучий густой рев заводского гудка. Минуту он звучал одиноко. Потом к нему присоединились гудки других заводов и дальних и ближних. Люди встали, прислушиваясь к бушевавшей над городом, над горами звуковой буре.
— По местам, товарищи! — прокричал Ковров и взмахнул рукой, показывая на окна.
Ковров провел Когтева к себе в кабинет и показал расчерченный линиями лист бумаги. Это был план подъездных путей златогорской станции. Тупик, занимаемый чехославацким эшелоном, был обведен красным карандашом.
Ковров и Когтев склонились над листом.
А за окнами еще полчаса бушевала буря звуков, будто ей предстояло разбудить весь Урал...
Глава 13 ТРЕВОЖНЫЙ ГУДОК
Да, Сергей помнил этот протяжный, бередящий душу рев заводских гудков.
После заседания Совдепа Ковров разослал телеграммы, отправил гонцов во все городки и поселки, которых немало было вокруг Златогорья. К полудню повсюду в горах воздух всколыхнулся от тревожного напева гудков. Их гулкие голоса перекатывались среди горных вершин, достигали бескрайних дремучих лесов, рокотали в темных и мрачных ущельях, среди мшистых скал и каменных отрогов.
В этот прозрачный день конца мая загудел и гудок Мисяжского механического завода. Сергей помнит, как все началось. Он услышал гудок, когда еще нежился под дедовым тулупом на сеновале. Звук был непрерывным и непривычно однообразным. Казалось, ему не будет конца.
Сережа приподнял голову и посмотрел в проем. В горной котловине лежал освещенный солнцем Мисяж. На обширном заводском дворе над котельной клубилось облачко пара. Оно становилось все больше, росло на глазах. Тревога!
Сережа тут же принялся будить брата. Но Витя никак не хотел просыпаться.
— Не балуй! Кому говорят! — бормотал тот сонным голосом.
Сережа стащил тулуп, Витя поджал ноги, свернулся клубком. Но утренний холодок обдал его, он очнулся. Сережа видел, как брат морщится, пытаясь открыть слипающиеся глаза.
— Гудок! Витька, проснись! Тревогу гудят! — чуть не плакал Сережа.
Слово «тревога» произвело магическое действие. Витя сразу сел, прислушался:
— Верно, гудит. Давно?
— Давно. Бужу, бужу, а ты как бревно.
— Ступай-ка, Ивана Карлыча разбуди!
Витя стал поспешно одеваться, а Сережа отправился в комнату Балтушиса. Тот уже прицеплял к поясу маузер.
— Доброе утро, малыш! Мой адъютант еще спит?
— Вас ждет, Иван Карлыч.
— Отлично! Тогда мы можем отправляться.
Сережа и Анна Михайловна вышли проводить их за ворога. Вот и опять уходит Виктор...
— Вы уж за ним присмотрите, Иван Карлыч, — сказала она Балтушису.
Хотя сын часто уходил с Балтушисом, но мать к этому никак не могла привыкнуть и всегда просила присмотреть за ним.
— Зачем об этом просить? Он всегда со мной, — ответил тот, вскидывая за плечи вещевой мешок. — Шагаем, Вийтя!
Они были уже в переулке, когда Сережа заметил, что Балтушис что-то сказал брату, а тот повернул обратно. Подбежал к матери, торопливо обнял, поцеловал, потом поерошил Сережину голову и пробурчал:
— Мать-то слушайся! Смотри у меня!
Витя поерзал плечами, поправляя вещевой мешок и винтовку, и опять зашагал к поджидавшему Балтушису.
— К ночи-то, чай, вернетесь? — крикнула им вслед Анна Михайловна.
— Вернемся, хозяйка! — махнул рукой Балтушис, и они скрылись в переулке.
Гудок не умолкал ни на секунду. Улицы пустынны — не по душе мисяжским богатеям красногвардейские тревоги. Окна плотно прикрыты ставнями, кажется, вымерло все в богатых домах. То тут, то там группы вооруженных людей — красногвардейцы направляются к штабу.
Штаб гудел, как улей. Бойцы сидели на тротуаре, крыльце, толпились в комнатах. Балтушис сразу ушел в кабинет к председателю Совдепа Сорокину, где заседал партийный комитет большевиков.