– И что?
– Ты не поверишь! Год назад они назначили было комиссию для проверки состояния в домах престарелых Менгендорфа. К ним уже поступали жалобы от подопечных. Между прочим, и от этого судьи, о котором ты…
– Давай ближе к делу, – поторопил я.
– Так вот, Менгендорф не допустил комиссию до проверки, и сам немедленно вышел из общества. Таким образом благотворительное общество лишилось возможности воздействовать на Менгендорфа, следовательно, и доказательств у них не имелось. Органы юстиции тоже прослышали кое-что о Менгендорфе. У них имелись показания против отдельных санитаров и даже два заявления на Менгендорфа и его зятя. Но до судебного разбирательства дело так и не дошло. В основном потому, что обвиняющие или свидетели умирали во время расследования, и это неудивительно, большинство из них больные и старые люди. А суды перегружены, вследствие чего с момента заявления о правонарушении до судебного следствия часто проходит не менее трех-четырех лет.
– Выходит, что каждый может открывать дома престарелых и потом уклоняться от всяких проверок?
Лотар пожал плечами.
– Кстати, только что звонила Катя. Она хотела бы поместить в этом номере очерк о побеге и на первой странице портрет твоей матери как организатора побега. Согласится она, как думаешь?
Я сказал Лотару о допросе и о том, что над матерью еще висит угроза.
– Значит, как я понимаю, ты идешь на попятную? Может, нам теперь вообще отказаться от нашей затеи и лучше сделать номер, целиком посвященный концерту рок-музыки, который на следующей неделе…
– Ах, даже не знаю.
Я сел за свой стол и сжал руками голову. «Спокойно, старик, спокойно», – говорил я себе, массируя пальцами виски.
Пока Лотар наседал на кого-то там из управления социального обеспечения, требуя назначить день для интервью с Марлен Кунц, Хедвиг Обермейер и судьей, я проглотил две таблетки аспирина.
Лотар распалялся в трубку. Я не узнавал его. Он, этот вечный пессимист, был настроен сердито и воинственно.
– Нет, я не желаю говорить с их опекуном, меня интересуют те трое стариков, что пытались бежать из дома престарелых, находящегося в вашем ведении. Что-то все-таки их побудило к этому. Вот мы и хотели бы узнать о причинах и напечатать у себя. Что? Бульварный листок? Нас не интересует ваше мнение о «Лупе». Мы обращаемся к той части публики, которая способна думать. Кстати, я давно хотел вас спросить: что думаете вы, сторонний человек, о положении нашей интеллигенции? Гм, бросил трубку.
– Лотар, ты в своем уме? С кем это ты говорил? С Менгендорфом?
Лотар смущенно кивнул. Видно, он надеялся, что этим разговором поднимет во мне дух.
Вернулась Катя от «седых пантер». Закурила сигарету и села за машинку. Вот уж чего я не мог, так это печатать с дымящейся сигаретой во рту. Я пробовал, но у меня не получалось, дым лез в глаза. Кате же это ничуть не мешало. Я взял из ее пачки сигарету и закурил. Она показалась настолько отвратительной на вкус, что я тут же загасил ее в пепельнице.
Я решил, что с меня на сегодня хватит, и двинул домой. Мне неслыханно повезло – по третьей программе шел детектив. Один из тех фильмов, где трудные подростки и легкомысленные девушки. Совершенно прозрачный фильм, сразу видишь, где хорошее и где плохое и без труда принимаешь чью-то сторону.
Я смотрел, лежа в постели, и не заметил, как заснул. Когда проснулся, понял, что просмотрел, как поймали убийцу. Экран светился белым. Было половина третьего.
Остаток ночи я спал беспокойно. Наутро чувствовал себя разбитым. Голова была тяжелая, как после ночной попойки.
Я принял горячий душ и поехал в редакцию. На Шиллерштрассе остановился и купил себе булочку и сыра. Какой-то шутник переименовал Шиллерштрассе в Киллерштрассе [1].
«Это стоило бы сфотографировать, – подумал я. – И поместить под рубрикой „Находки“.
Я часто ловлю себя на том, что «работаю», даже если не сижу при этом за письменным столом. Я впитываю в себя информацию как сухая губка. А потом за машинкой выжимаю из себя все до капли. Написанное в основном идет в корзину для бумаг. В журнал попадает лишь малая толика.
Когда я пришел в редакцию, Атце и Ули уже занимались макетом. Они с гордостью показали мне свое творение.
– Мы мыслим это так. Много фотографий. По возможности во всю страницу. Это подчеркивает документальный характер вещи. Чтобы не подумали, что мы тут преподносим какой-нибудь современный детектив. – Твои фотографии грузовиков и бутылок с вином довольно темные. Мы хотим их поместить на двух страницах, а слева дать текст белым.
Я одобрительно кивнул. Должно неплохо выглядеть. Внешнее оформление этого номера нам было гораздо важнее других.
– Через обе страницы по диагонали, из левого нижнего угла в правый верхний, пойдет текст. «Куда идут ночные партии груза из дома престарелых».
– Мне кажется, слишком длинно. Надо покороче. Вошла Катя. Как всегда свежая. Улыбающаяся. Окатывающая волной, дурманящего сладкого запаха.
Она принесла почту. Небрежно бросила письма на стол Ули и стала смотреть макет. У нее, конечно, нашлась масса замечаний.
Атце спокойно все выслушал. Катя считала, что надо дать больше цвета. Атце возразил, что это дороже обойдется. Видно было, что он не хотел вступать с ней в полемику. Он поднялся из-за стола и стал ходить взад и вперед по комнате.
– Мы не комикс, а иллюстрированный журнал. Альтернативный иллюстрированный журнал. Не какой-нибудь… не какой-нибудь…
Он махнул рукой и принялся разбирать почту. Это для вида. Чтобы скрыть свое смущение. Он уступал Кате в способности полемизировать.
– Ну, во всяком случае… – Он озадаченно посмотрел на письма. – Да тут целых пять заказных.
– Да, – подтвердила Катя. – Почтальон мне вручил их у входа. Я расписалась. Меня это тоже удивило.
В предчувствии недоброго Атце неуверенно разорвал один конверт.
– Ты иди читай, – сказала Катя, – а нам дай обсудить макет.
Атце пробежал глазами письмо и как мешок безвольно опустился на стул. Молча протянул листок мне.
Фирма доставки в трех фразах уведомляла нас, что по ряду причин досрочно расторгает с нами договор, и в напыщенных выражениях приносила свои извинения.
Я передал письмо Кате и Лотару.
– Но… но ведь тогда мы не сможем выпустить наш номер.
– Бог с ними, мы сами развезем тираж.
– В 482 торговые точки? – возразил Атце. Он, шеф по производству и сбыту, лучше других понимал проблему. – Если даже мы и сумеем это сделать, то кто потом будет выписывать счета, вести учет платежей, рассылать уведомления об уплате? Нет, ребята, это не пойдет, – покачал он головой.
– А они как это делают?
– Электронная обработка данных, естественно. Компьютер, понимаешь?
– Гадость какая. – Катя вытащила из стола пачку сигарет, помяла пальцами и, поморщившись досадно, скомкала ее. – Так кто будет звонить? Надо же выяснить, что все это значит и вообще имеют ли они право так поступать.
Звонить надо было бы, конечно же, Атце, но он сидел с таким убитым видом… Я набрал номер телефона. Сколько-то времени мне пришлось ждать, пока меня свяжут с шефом. Тот пытался увиливать, ходил вокруг да около, говорил о перестройке внутри фирмы, о перегруженности, о всеобщем кризисе.
Я возвысил голос:
– Но мы ж» всегда заключали с вами выгодные сделки! Что ж вы теперь хотите нас утопить?