Ольсен от досады ударил ботинком по камню, думая о том, как несправедлива жизнь, потому что люди, ради которых ты идёшь на уступки и лишения, никогда не ценят твою заботу. Но думать о проблемах насущных Йенсу долго не пришлось, потому что он услышал до боли знакомый голос, который залетел с воздухом в кровь, стал его частью и каким-то живительным эликсиром, опьяняя ещё больше, чем алкоголь. Мужчина, недолго думая, направился к его источнику.
Она стояла, опираясь о стену зданию, закутавшись в свою меховую шаль, и держала в руках длинный мундштук, время от времени поднося его к губам и вдыхая дым. Йенс застыл как вкопанный, не смея оторвать взгляда от сей неописуемо прекрасной картины. Он облизал пересохшие губы и слегка наклонил голову в сторону, боясь даже дышать — вдруг она услышит, вдруг тем самым он её спугнёт? Быть может, Эрику тоже тошнит от всех тех людей в баре, может быть, её тоже конкретно достала лесть и светские беседы ни о чём?
— И долго вы собираетесь разглядывать меня? — раздался недовольный голос, и Ольсен вздрогнул. Он и понятия не имел, что Эрика его давно уже заметила. — Я не экспонат в музее.
— Прошу простить меня, прекрасная мисс, — Йоханесс тут же собрался со всеми своими пьяными мыслями и чуть наклонился в приветственном жесте, мягко улыбаясь женщине. — Не хотел помешать вашему времяпровождению.
— Как жаль, что всё же помешали, — она смирила Йенса недовольным взглядом и раздражённо фыркнула. Ольсен недовольно нахмурился: неужели его приёмы не действовали на Ричардсон? — Ну так что? Вы так и продолжаете стоять и пялиться?
— Вообще-то я тоже собирался покурить, — хмыкнул Ольсен, доставая из кармана пачку сигарет и зажигалку. — Или это запрещено?
— Что вы, как я смею вам что-либо запрещать, — Эрика закатила глаза и стряхнула пепел себе под ноги.
Ольсен слишком уж явно ощущал, что его компания женщине крайне неприятна. Но останавливало ли это его? Возникала ли из-за этого в его голове мысль покурить в другом месте или зайти обратно в здание? Ни в коем случае. Йоханесс собирался вдоволь насладиться шансом, уготовленным судьбой. Когда ещё ему повезёт встретить эту прекрасную даму? Насладиться её обществом, послушать её мягкий нежный голос, такой тонкий и высокий? Разглядеть её чудесное лицо? Он зажёг сигарету и вдохнул дымок, не отрывая взгляда от Эрики.
— О чём вы думаете? — поинтересовался Ольсен, когда в который раз подряд поймал на себе недовольный взгляд Ричардсон.
— О том, что моя подруга сочла вас весьма интересной персоной, — отозвалась Эрика, видимо, имея ввиду Анджелль.
— И что же вы думаете об этом? — Йоханесс довольно улыбнулся.
— Думаю, что она глубоко ошиблась, — криво усмехнулась в ответ Эрика. — Вы крайне надоедливая и неприятная персона.
Конечно, это не могло не задеть самолюбие Ольсена. Он прикусил внутреннюю поверхность щеки, но решил не выдавать своей обиды. Куда уж ему до Эрики? С чего бы этой прекрасной даме считать его, простого рабочего, кем-то интересным и стоящим её драгоценного внимания? Но теперь это уже было дело принципа. Йенс не отстанет.
— И что же ещё сказала вам ваша подруга? — сдержанно спросил Ольсен.
— Что у вас глаза разного цвета, — пожала плечами Эрика. — Столь скучный факт так искренне её поразил.
— Кажется, он поразил её даже слишком сильно. Эта дама совершенно не умеет держать себя в руках, — проворчал Ольсен.
Пьяный мозг, конечно же, совершенно не понимал, что можно говорить, а что — не стоит. Йоханесс лишь растерянно посмотрел на Эрику и столкнулся с ледяными айсбергами, которые тотчас остудили непонятно откуда взявшийся пожар в сердце, и горькой усмешкой, которая, ей богу, не предвещала ничего хорошего.
— Настоятельно рекомендую вам не открывать свой рот в моём присутствии, а лучше вообще никогда, если вы хотите сказать что-нибудь мерзкое и гадкое про мою подругу, — и пускай Эрика старалась придерживаться вежливого тона и не срываться на мужчину, всё равно можно было заметить нотки дикого раздражения, которые тщательно, но почти безрезультатно прятались за завесой внешнего спокойствия.
И тогда Йоханессу стало до жути обидно, потому что, по сути, он не сказал ничего такого страшного и особенного, чтобы Ричардсон объявила Ольсена своим недругом. Почему вообще она так упорно и ревностно защищала свою глупую подружку?