Дно медленно понижается к выходу из бухты, глубина всего метров десять. Акваланг почти пустой — тянет вверх. Решаю выходить, так как излишняя положительная плавучесть создает заметное неудобство — все время ползешь над самым дном, придерживаясь за выступающие камни и водоросли.
Через всю бухту плывем к одинокой скале, торчащей острым красным клином на фоне ледника. Скала Парус, как мы ее окрестили, медленно встает из воды, увеличивается в размерах, и вот уже громада красного камня нависает над головой. По неровной поверхности скалы бегут вниз многочисленные ручьи, а там, где проходит граница с ледником, в море впадает целая речка.
Вода мутная. Пушкин быстро уходит вниз. Судя по страховочному концу, здесь глубоко, около 40 м, а может быть, и больше.
Неожиданно конец лихорадочно задергался — срочный выход. Быстро выбираю, чувствую поспешность и лихорадочность движений водолаза. Нужно спешить. Появляются голова и плечи. Валентин наполовину втягивает Пушкина в шлюпку. Саша срывает шлем, тяжело дыша, так и лежит — наполовину в воде, наполовину в шлюпке. Вскоре все выясняется. На глубине 45 м лопнула диафрагма легочного автомата. При вдохе вместе с воздухом пошла вода. В подобной ситуации единственный выход — быстрее на поверхность. У Саши сильнейшая головная боль. Снимаю с него акваланг, перчатки, пояс с грузами. На носу шлюпки, подальше от работающего двигателя, Пушкин ложится на рюкзаки и постепенно приходит в себя.
«Обь» на противоположном конце бухты совершенно не выделяется на фоне серых сопок полуострова Файлдс. Прикидываем наши возможности — бензина маловато, но Валентин уверяет, что хватит дойти до бухты, где лежбище морских слонов и остов разбитого судна. Оттуда до «Оби» всего 400–500 м; если бензин и кончится, можно будет добраться на веслах. Выбрав оптимальный режим работы двигателя, быстро удаляемся от берега.
Со стороны океана в бухту идет крупная зыбь. Нас начинает сильно качать. Только когда шлюпка взлетает на гребни волн, мы видим берег, а в следующий момент над нами только верхушки волн. К бухте подходим на малых оборотах, кругом масса торчащих из воды камней. Накат. Валентин совсем снижает скорость, двигатель глухо бормочет и наконец глохнет. По инерции мы проскальзываем в закрытый заливчик между высокими каменными пальцами. Здесь на оттяжке оставляем шлюпку, а сами уходим к разбитому судну и лежбищу морских слонов.
Обломок парусника — это единственное, что напоминает о днях, когда район Антарктического полуострова был местом тюленьего промысла и пристанищем для китобоев. В начале XIX в. путь вокруг мыса Горн для мореплавателей был единственным из Атлантического океана в Тихий. Мало кто стремился отклониться от него к югу, где море становилось еще более грозным. Единственное желание моряка, попавшего в эту часть океана, — скорее пройти пролив Дрейка, где всегда ревет ветер, массы ледяной воды обрушиваются на корабль, а многочисленные течения делают плавание трудным и опасным.
В 1819 г. англичанин Уильям Смит, хозяин грузового парусного брига «Вильямс», при очередном рейсе из Вальпараисо в Буэнос-Айрес спустился несколько южнее обычного. Сделал ли он это сознательно или его увлек туда шторм, доподлинно не известно. Фортуна была милостива к Смиту, в разрывах тумана он увидел неизвестную землю. Это был один из Южных Шетландских островов. Вернувшись в Чили, в портовом кабачке за бутылкой виски Уильям Смит рассказал своим друзьям об открытии острова. Охотников поверить не нашлось, тем более что рассказ сопровождался поглощением изрядного количества спиртного. Но Смит был упрям. При очередном рейсе он уже специально отклонился к югу и подошел к острову. Остров был обследован, и сообщение о его открытии появилось в одном из английских журналов. Прочитав журнал, капитан английского военно-морского судна Ширрер разыскал в Вальпараисо хозяина брига «Вильямс». Ширрер зафрахтовал бриг и отправил на нем экспедицию для обследования острова. Исследователей встретили туманы, айсберги, дожди со снегом и многочисленные дрейфующие льды. Детально осмотреть остров не удалось, однако были обнаружены другие острова, богатые промысловым зверем — котиками и морскими слонами.
Весть об этом быстро разнеслась среди зверобоев. Уже в 1820–1821 гг. здесь ведет промысел флотилия американских судов. Двадцатидвухлетний моряк Пальмер, капитан небольшого шлюпа «Герой» из состава этой флотилии, обследовал остров и нашел новые лежбища морского зверя. Нанесла острова на карту и подробно изучила их русская экспедиция под командованием Ф. Ф. Беллинсгаузена в 1821 г. Острова получили названия: Смоленск, Березина, Пальмер и Ватерлоо. Русская экспедиция открыла также острова Три Брата и Мордвинова.
В те времена первооткрыватели островов видели на их берегах многотысячные стада котиков и морских слонов. Пальмер при встрече с Беллинсгаузеном рассказывал, что за один сезон с его судна было убито 60 тысяч котиков. Каждый, кто сюда попадал, старался урвать побольше и не отягощал свою совесть заботами о восстановлении поголовья животных. Только что открытые лежбища уничтожались полностью. Не удивительно, что уже в 30-х годах XIX в. на Южных Шетландских островах из многих тысяч животных остались отдельные экземпляры.
Теперь, спустя 150 лет, поголовье морского зверя увеличилось, но растет оно очень медленно. Раньше, чтобы поставить на берег ногу, охотник убивал животное; теперь же только кое-где можно увидеть небольшие гаремы морских слонов.
Берег острова, где лежит остов парусника, сильно изрезан. В бухте среди мелкой гальки и выброшенных морем водорослей залегли морские слоны. Животные мирно посапывают и никак не реагируют на наше появление. Подходим ближе. Наиболее молодые самки стряхивают с себя сонное безразличие и начинают с интересом за нами наблюдать. То, что внимание уделяют не вожаку, а кому-то другому, явно не по нутру старому слону. Самец рыкает на свой гарем, а затем, изогнувшись дугой и привстав на хвосте, плюет в нашу сторону. Это действие производит должный эффект: от неожиданности мы отскакиваем. Сделав еще несколько отпугивающих движений, он успокаивается, опускает голову на одну из своих возлюбленных и закрывает глаза.
По размерам самец существенно отличается от окружающих его самок. Туловище его более пяти метров, очень толстое — мешок жира, обтянутый кожей. При броске вперед животное преображается, становится гибким и сильным.
То, что каждый самец со своим гаремом занимает отдельную бухту, обеспечивает относительный мир среди обитателей лежбища. Иногда разлад вносит молодой «холостяк», который осторожно выползает из воды и, пристроившись рядом с одной из самок, начинает за ней ухаживать. Молодые самки не отличаются преданностью своему хозяину. Они охотно принимают знаки внимания. Время от времени владыка гарема поднимается и выясняет степень опасности. Увидев соперника слишком близко, он приходит в неописуемую ярость: открыв пасть, раскачиваясь всем туловищем и злобно рыча, прямо через тела лежащих самок и детенышей бросается на молодого. Раздувающийся длинный нос, напоминающий хобот слона (отсюда и название этих животных), дергается и фыркает. Перед соперником самец еще раз приподнимается, верхняя часть его туловища занимает положение, близкое к вертикальному, и бросается вперед. В большинстве случаев молодые «холостяки» спасаются бегством — они еще явно уступают в силе вожаку и не решаются вступить с ним в схватку. Самец же срывает свой гнев на той самке, которая была готова его предать. Хватает ее открытой пастью, бьет и всячески выражает свое недовольство. Наконец, убедившись в неприкосновенности гарема, он ложится между наиболее любимыми самками, и те преданно его ласкают, всем своим видом показывая, как они его любят.
Самую спокойную и размеренную жизнь ведут молодые самцы, имеющие одну-две самки. За ними следить легко, и ни одна не страдает от недостатка внимания. В этих маленьких группах царят мир и взаимопонимание.