От начала кладки до появления птенцов проходит немногим больше месяца. У тех пингвинов, которые откладывают пару яиц, птенцы вылупляются не одновременно, и один заметно перегоняет другого в росте. За оставшиеся до холодов полтора-два месяца птенцы должны вырасти, слинять, научиться охотиться в море, словом, подготовиться к самостоятельному существованию. Не жалея сил, родители кормят малышей до самого момента линьки. В период линьки птенцов гибнет больше всего — около 15 % общего количества.
Значительный урон колонии наносят поморники. Малышу одному нельзя уйти погулять — он обречен. Словно стая голодных волков, поморники окружают пингвиненка и методично по очереди бьют его в голову, хватают за туловище, пока обезумевший от ужаса и боли птенец не валится с ног. Ударом клюва поморник разрывает его на части. После пиршества на скалах остаются лишь окровавленные комья пуха и обглоданные кости.
Когда вместо пуха у пингвинов появляются перья, они группами направляются к воде. Птицы долго мнутся на берегу, не решаясь покинуть сушу. Трудно сказать, что их удерживает, ибо нет большего наслаждения для пингвинов, чем плавать и нырять. Вполне возможно, они чувствуют, что поблизости находится хищник — морской леопард. Наконец один из толпы, чаще всего, из задних рядов, набирается смелости и с разбегу бросается в воду. Это служит сигналом для остальных. Толкаясь и мешая друг другу, они прыгают в воду. Пингвины ныряют на глубину 25–30 м, долго плавают под водой, а к поверхности несутся стремительно, энергично перебирая ластами и лапами. Скорость они развивают такую, что по инерции вылетают из воды на метр-полтора и стоймя запрыгивают на высокий берег или льдину, приземляясь на лапы.
Осенью пингвины Адели покидают колонию. Поднявшись на вершину айсберга, они с комфортом уплывают от мест гнездований. Как бы далеко пингвины Адели ни уплыли, вернуться весной к островам им нетрудно, так как они обладают прекрасными навигационными данными. В конце 1964 г. американские биологи вывезли со станции Мирный в Восточной Антарктиде на станцию Мак-Мердо в Западной несколько десятков этих птиц. Там их окольцевали и отпустили. К лапам пингвинов прикрепили баллончики с краской, которая отмечала их путь. Некоторое время со станции Мак-Мердо за пингвинами вели наблюдение. Было установлено, что направление они выбрали верное. Через год одного из окольцованных пингвинов поймали в районе Мирного. Этот путешественник благополучно преодолел 4500 км по дрейфующим льдам, открытой воде и замерзшему морю.
ХОЛОД СТРАШНЕЕ КАСАТОК
Уход пингвинов Адели с островов знаменует приближение зимы. Холод и ветер — основное, с чем приходится бороться человеку, где бы он ни оказался в Антарктике. В центральных областях континента круглый год царствует зима. Наиболее холодное место — в районе советской внутриконтинентальной станции Восток. Здесь была отмечена самая низкая температура на земле —88°. Термометр на побережье редко опускается ниже 40–45°. В значительной степени этому способствует аккумулятор тепла — океан. Теплообмен между воздухом и водой происходит постоянно (и даже зимой) через лед. Кроме того, холодный воздух, поступая из центральных областей материка и стекая по ледяному куполу, нагревается в результате адиабатического процесса. Суровость климата на побережье во многом усиливается ветрами, дующими с огромной силой в 100–200 км/час на протяжении длительного времени.
Климатическое воздействие холода и ветра на человека обычно рассчитывают по интенсивности охлаждения единицы поверхности тела. Интенсивность охлаждения, измеряемая в калориях, в основном зависит от температуры воздуха и скорости ветра. Влияние на нее в Антарктиде относительной влажности мало, поскольку здесь она достигает лишь 10–20 %. Было установлено, что интенсивность охлаждения более 65 калорий на квадратный сантиметр человеческого тела приводит к обморожению. В районе Мирного в году насчитывается более половины дней с интенсивностью охлаждения 65—100 калорий.
Стоковый ветер на побережье теряет силу по мере удаления от барьера в сторону моря. Мы заметили, что этот ветер на острове значительно слабее, чем в Мирком, и зачастую отсутствует вовсе. Не раз мы наблюдали, как в районе обсерватории бушевала метель, в то время как над нами ярко светило солнце. И все же ветер нам очень досаждал. Под порывами ветра наши домики дрожали и скрипели, словно старые железнодорожные вагоны на разбитой колее. В конце концов мы к этому привыкли и даже стали определять скорость ветра по звукам, издаваемым домом. Слабые порывы вызывали легкое поскрипывание, резкие — глухие удары и многоголосый стон всего сооружения. Особой музыкальностью обладал домик, занимаемый Женей. В него первым ударял ветер со стороны материка, и разнокалиберные банки на стеллажах начинали звенеть по-разному. Мелкое позвякивание указывало о скорости пе более 20 м/сек — в движение банки приходили при ветре до 30 м/сек, а при усилении ветра до 40 м/сек все прыгало и грозило слететь на пол.
В последний день марта море встало. Утром, используя затишье, по чистой воде мы ушли к дрейфующим льдам охотиться на леопарда. Тушу тюленя нужно было доставить ленинградскому Зоологическому музею. Мы плавали на лодке «Дарья» о г льдины к льдине, но на осколках ледяных полей лежали тюлени Уэдделла и крабоеды. Валентин обратил внимание на полосы сала, появившегося на воде. Похоже было, что температура воздуха снижалась и море начинало замерзать. Если так, паши шансы вернуться на остров могли бы и не осуществиться. Обойдя Хасуэлл, мы повернули к острову и вскоре встретили поле блинчатого льда. Работая изо всех сил мотором, расталкивая «блины» веслами, мы продирались, но все медленнее и медленнее. Наконец катер совсем потерял ход. До острова нам осталось метров 40, когда он окончательно встал. Заглохнул мотор.
Наступила тишина, нарушаемая легким шуршанием льда о борт. На наших глазах отдельные «блины» смерзались, образуя крупные льдины. Женя предложил раскачивать катер вперед-назад — так, как это делает «Обь», форсируя поле льда. Но тщетно. 25-сильный дизель пе мог преодолеть пятисантиметровый лед. «Дарья» вмерзала, и оставался единственный выход — прорубить капал и вытащить лодку вездеходом. По образовавшемуся льду можно было ходить.
Саша ушел за вездеходом, а мы взялись за топоры. Тонкий лед хорошо рубился, и метр за метром «Дарья» продвигалась к острову. Несколько дней морозной и тихой погоды окончательно сковали море. Мы бегали по прозрачному льду на коньках, наслаждаясь звенящей тишиной и радуясь наступлению зимы. Наконец-то мы могли приступить к организации стационарных разрезов и проведению круглогодичных наблюдений. Летом мы установили, что наиболее интересными под водой являются северное и западное направления. На этих разрезах и намечалось установить постоянно палатки. Третью палатку было решено укрепить на деревянных санях так, чтобы в течение зимы можно было передвигать ее в любое место на припае. Оказалось, что лед для нас не помеха, он даже представлял известные удобства для организации водолазной станции. Как это ни парадоксально, но спускаться в воду со льда в условиях Антарктики проще, чем со шлюпки. Палатка изолирует водолаза от непогоды. Холод и ветер не заставляют нас лезть отогреваться под воду, как это бывало при спусках на чистой воде. Припай, пока он тонкий, хорошо пилился ножовкой. Сделав квадратную прорубь размером метр на метр, мы с Юрой вморозили бревна таким образом, чтобы сверху могла встать палатка. Настелив пол, заделав все щели, мы получили над прорубью прекрасное помещение. По периметру отверстия в воду был спущен сруб из водостойкой фанеры. При низких температурах прорубь стала обрастать льдом, однако от файеры лед при распилке легко откалывался.
Солярная печь горит круглые сутки, поддерживая положительную температуру и создавая некоторый комфорт, столь необходимый водолазу перед спуском и после выхода из воды. Здесь же у проруби мы держим мелкое подводное снаряжение. Водолаз одевается в доме, в палатке же остается приладить ласты, надеть акваланг и груза.