Глубинное опьянение воздействует на центральную нервную систему и умственную деятельность человека: возникают слуховые и зрительные галлюцинации. Водолаз не может трезво оценивать обстановку, он настроен чрезвычайно легкомысленно. Бывает, что он снимает с себя снаряжение, выплевывает загубник, что часто закапчивается потерей сознания. С подъемом же на глубину меньше 40 м опьянение исчезает.
Жак-Ив Кусто был первым, кто столкнулся с особенностями глубоководных спусков в акваланге. Он пишет, что главная опасность кроется в той обманчивой легкости, с которой каждый надевший акваланг может спуститься на любую глубину. Море не предупреждает об опасности, и вопрос не в том, удастся ли спуститься, а в том, сможет ли водолаз потом подняться наверх. Достижение рекордной глубины в акваланге, как правило, заканчивалось трагически. Опытный французский водолаз Морис Фарг во время рекордного погружения достиг глубины 120 м, но поплатился за это жизнью, став жертвой глубинного опьянения. Аквалангист из Флориды Хоуд спустился до 152 м, однако на поверхность не вернулся. Его тело бесследно исчезло в море. Из троих итальянцев, установивших рекорд и спустившихся на глубину 131 м, один не смог расписаться, а подписи двух других были совершенно неразборчивы.
В СССР глубина спусков с аквалангами ограничена 40 м, на 60–80 м разрешается спускаться только в вентилируемом снаряжении, в котором в случае потери сознания нельзя захлебнуться. При этом к спускам на 60–80 м допускаются водолазы, не имеющие повышенной чувствительности к наркотическому действию азота. На глубину более 80 м спуски производятся в инжекторно-регенеративном снаряжении, где для дыхания в зависимости от глубины применяются воздушно-гелиевые или гелио-кислородные искусственные газовые смеси, не оказывающие на этих глубинах наркотического действия.
Существует ряд теорий, объясняющих физиологический механизм глубинного опьянения. Согласно классической теории, опьянение вызывается наркотическим действием азота (азотный наркоз), когда парциальное давление азота во вдыхаемом воздухе превышает четыре атмосферы. Однако до настоящего времени нет полного понимания природы глубинного опьянения, хотя имеется общая точка зрения, что в химическом отношении действие инертных газов на организм человека сходно с анестезией (с одной лишь разницей — с подъемом на поверхность действие этой анестезии прекращается).
НОЧЬЮ ВО ЛЬДАХ
Зима. Холод, ветер и снег. Ветер дует неделями. Скрипят и стонут дома. Базу постепенно заносит снегом. Со стороны моря сугроб вровень с крышей. В середине зимы днем два-три часа светлого времени. Солнце не поднимается, только край диска едва показывается из-за горизонта, и тогда на небе вспыхивает черно-красное зарево. И опять ночь. Обычно в середине дня я подхожу к окну. Если палатка, расположенная в 30 м, видна через пелену летящего снега, то спускаться под воду можно. Кое-что подо льдом будет видно. Одеваюсь в доме. Здесь же подготавливаю камеру для съемки. На улице сильно метет. Спускаемся на припай по крутому каменному лбу, преодолевая встречный ветер и приливную трещину. Вот и палатка. Снаружи света мало, и внутри горит электрическая лампа. Над печью сушатся рукавицы, шлем. Гигиняк помогает при спуске — очищает прорубь ото льда, обвязывает меня страховочным концом, подает камеру. Чтобы облегчить спуски под лед от припая рядом с прорубью нам пришлось установить ходовой конец.
Вода совершенно непроницаема. Меня подхватывает течением, и я дрейфую в темноте, пока не касаюсь каната. Теперь я зависаю в черном, пустом пространстве. Справа, слева, внизу нет ничего, кроме давящей мглы. Сполоснув маску и удалив воду, я всматриваюсь в тьму. Вскоре глаза привыкают, и я вижу, что толща мрака заполнена маленькими бенгальскими огнями. Они внезапно разгораются и так же внезапно гаснут. Нет никакой системы в продолжительности и яркости вспышек. Отпустив канат и отдавшись течению, я заскользил в толще, окруженный массой сверкающих звезд. Мельчайший планктон оказался видимым благодаря свечению.
Прошло всего лишь несколько минут как я парил в мерцающей пустоте между припаем и дном. Наконец, сделав движение ластами, я остановился.
Единственный ориентир — горящая лампа над прорубью. Она четко выделяется наверху, как луна в ясную погоду на темном небосводе. Дно угадывается, когда до него остается не более пяти метров. Вокруг давящая пустота. Вода прозрачна, но над припаем нет света, и в фиолетовом сумраке мне чудятся подозрительные силуэты; на душе тревожно. Не останавливаясь, я спускаюсь глубже, за 50 м. Под водой пусто. Большинство обитателей моря зимой впадает в состояние депрессии. Животные-фильтраторы уменьшаются в объеме, прекращают питание. Колонии гидроидов приспособились к длительному голоданию весьма своеобразно: кормящие особи зимой отмирают, оставляя на стебле только тех, кто вырабатывает половые продукты. Ежи не прекращают своей деятельности круглый год, перемещаются по дну, соскабливая полуразложившиеся органические остатки. Никаких изменений не наблюдается у хищных форм, питающихся другими животными. Морские звезды активны всегда. В тех случаях, когда пойманное животное велико, морская звезда выворачивает наружу свой желудок, обволакивает им всю жертву, так что пищеварительный процесс происходит снаружи, а не в теле животного. Однажды мне повезло: на ровной площадке среди сморщенных альционарий я увидел, как морская звезда расправляется со сложной асцидией, не уступавшей по величине ей самой.
Мой взгляд привлекают нежные существа, живущие в основании мелких камней и на ровных площадках. Это актинии, одни из немногих животных, сохраняющих активность в течение всей зимы. Сочно-кремового цвета, напоминающие распустившиеся цветы хризантем или георгинов, актинии, на мой взгляд, самые красивые из всех донных животных. Однако сходство с цветами у них чисто внешнее, это животное, и животное хищное. Полуметровое тело актинии цилиндрической формы нижней частью плотно прикрепляется к скале. Многочисленные щупальца постоянно находятся в движении и вылавливают добычу. Каждое щупальце снабжено стрекательными клетками с ядом. Яд поражает животное, привлеченное красивой расцветкой актинии, после чего щупальца переносят жертву ко рту.
Залюбовавшись живыми цветами, я забыл, что нахожусь глубоко, на 55 м. Уже начинало подкрадываться глубинное опьянение — становилось весело. Как всегда, глубина манила. Хотя воздух становился густым и вязким, приобретая вкус металла, голова работала четко. У меня оставалось еще около 100 атм воздуха. Раскинув руки, я поплыл вперед вдоль откоса. Мне предстояло еще отснять нежно-розовых гигантских альционарий и ежей с длинными иглами, которые встречались только на этих глубинах.
Откос круто, словно стена, обрывался вниз еще на десяток метров. Под обрывом начинался пологий склон, покрытый крупными камнями и уходящий в бездонную пропасть. Камни образовывали настоящий лабиринт, в котором виднелись закрывшиеся воронки гигантских губок и древоподобные трехметровые альционарии. Замигали фотовспышки. Нажимая на спуск, я каждый раз прикрываю глаза, иначе взрыв света и извержение красок ослепляют так сильно, что проходят минуты, пока глаза снова начнут видеть. Мощные всполохи света разрывают плотную темноту, освещая животных на площади 50–60 м2. Очередная вспышка высвечивает в толще воды силуэт крупного веерообразного тела, медленно дрейфующего с течением из темноты.
Затаившись среди камней, я наблюдаю за приближением удивительного дирижабля. Когда расстояние сокращается до нескольких метров, я понимаю, что вижу гигантскую медузу. От полутораметрового купола на десяток метров свисал веер щупалец толщиной в руку. Фантастическое неповоротливое чудовище медленно несло течением в сторону открытого моря. Камера была настроена на съемку с расстояния двух метров, и я, сфотографировав лишь часть животного, с сожалением наблюдал, как оно уплывало, исчезая в фиолетовой тьме. Медуза была слишком большой, чтобы попасть в нашу коллекцию. Поднявшись до глубины 30 м, я спланировал к айсбергу, застрявшему на мели у острова. Здесь находилась колония шарообразных губок величиной с крупный кочан капусты. Сросшиеся основаниями в единую массу, они заполняли все террасы. По верху губок копошились офиуры-змеехвостки, моллюски и усатые рачки антарктуросы.