Выбрать главу

Следя за Марьей Егоровной с первого момента, когда она ступила на перрон вокзала, Кобылкин уже заметил Кудринского и сейчас же постарался выяснить его отношение к сироте миллионера. Это ему удалось легко, но ничего не подсказало ему. Мефодий Кириллович узнал, что старик Воробьев прочил свою дочь за Кудринского и для того и вез ее в Петербург, чтобы обвенчать молодых людей. Таким образом, в появлении Кудринского около Марии Егоровны решительно не было ничего подозрительного.

Но, опять-таки, словно какая-то неведомая и неодолимая сила заставляла старика неотступно думать о печальном происшествии, и чем дальше шло время, тем все больше и больше, но по-прежнему без всякой почвы, росли его подозрения и уверенность, что, несмотря на полную ясность свершившегося, в нем все-таки таится какая-то загадка.

Мефодий Кириллович начинал мучиться, негодовать на самого себя, но вперед мало двигался.

Наконец, он решился на шаг, которого никогда до того не делал в подобного рода случаях.

Он явился к Марье Егоровне и теперь ждал, что хоть какое-нибудь ее слово прольет свет туда, где для всех все было ясно, а для него царила непроглядная тьма.

Кобылкин сразу заметил, какое впечатление произвело на Марью Егоровну сообщение о его профессии.

– Барышня милая, – заговорил он, – простите меня, старика, из ума выживаю, помучаю вас…

Марья Егоровна уже успела оправиться от внезапно овладевшего ею смущения.

– Нет, чем же вы можете помучить меня? – произнесла она. – Вы меня желаете допрашивать?

– Уж и допрашивать! Да нет же, просто мне хотелось бы поговорить с вами…

– По долгу вашей службы?

– Нет, как частное лицо…

– Что же вам угодно знать?

Мефодий Кириллович на мгновение замялся и ответил:

– Да, по возможности, милая барышня, все.

– Я буду вам отвечать, спрашивайте…

– Что же, и на том спасибо, хотя, признаюсь, лучше, если бы вы повели рассказ сами… Скажите, ничего особенного вы не заметили в вашем отце пред его кончиной? Ничего он не говорил?

Марья Егоровна задумалась.

– Сейчас я вспомнила одно обстоятельство, но я думаю, что оно решительно не имеет никакого значения.

– Какое, какое, милая барышня? – так и встрепенулся Кобылкин, – говорили вы о нем кому-нибудь?

– Нет, я сейчас только припомнила его…

– Что же такое? Что?

Сердце Мефодия Кирилловича так и трепетало. Ему казалось, что конец путеводной нити сейчас будет в его руках.

– Видите ли, когда отец говорил со мной о своих планах на будущее, в нашем купе вдруг раздался какой-то особенный свист, шипенье. Папа страшно перепугался, побледнел, затрясся.

– Так, так, – вдохновился Кобылкин, – это где же было? За какой станцией?

– Последняя пред Петербургом, Любань, кажется.

– А что это за свист? Что за шипенье? На что были похожи эти звуки?

– Не знаю, я ни с чем не могу их сравнить.

– Звуки потом не повторялись?

– Как будто я их слышала за мгновение до смерти папы. Но я ни в чем не уверена.

– И только?

Глава 7

Под гнетом тоски

– Да, больше ничего особенного, что бы обращало внимание, я не помню; когда меня спрашивали, я не сказала вот этого одного. Совсем забыла! Но скажите, ради Бога, неужели вы подозреваете, что это несчастье не случайное?

– Не знаю, милая барышня, не знаю ничего пока, – ответил Кобылкин. – Никаких у меня нет подозрений, но уже докладывал я, что наш Питер всем зельям зелье… Все может быть! Будьте добры, я знаю, тяжело вам вспоминать, но расскажите мне все, что вы говорили с вашим несчастным отцом в последние минуты. Не смущайтесь! Расскажите, даже если последняя беседа касалась какого-нибудь семейного дела. Прошу вас, умоляю вас… Доверьтесь старику, помните, я – ваш единственный друг теперь.

Молодая девушка после минутного колебания решилась на откровенность. Тон Кобылкина был задушевный, в душу проникающий, и подкупил ее. Марья Егоровна заговорила, но все, что касалось Кудринского и ее недавних чувств к нему, она обошла молчанием.

Кобылкин слушал ее, затаив дыхание.

Рассказ длился не особенно долго и, когда Марья Егоровна смолкла, Кобылкин почувствовал себя разочарованным.

Кроме совершенно непонятных слов Воробьевой о таинственном свисте и шипении, которые всегда могли быть объяснены самыми естественными причинами, Мефодий Кириллович решительно ничего нового не узнал от своей собеседницы. Все, что говорила она, ему было уже известно, и Кобылкин видел, что молодая девушка была с ним вполне откровенна и более ничего не могла ему сообщить.