Ракита глаза вытаращил от изумления.
– Простите, думал, узнает, скажут…
– То-то вот! Вы подите-ка, посмотрите!
– Что еще такое? – подошел прокурор.
– Вот пойдемте все за ним, – кивнул головой на Ракиту Кобылкин, – так и узнаете; а вам, мой любезнейший друг, я вот что скажу…
Он наклонился совсем к уху следователя и прошептал:
– Не все мастера мастеровые, бывают и баре-мастера, только кто на что горазд.
Кобылкин весело улыбался, как будто говорил что-то пикантное.
Глава 13
Порфирий Михайлович Козловский, судебный следователь, задрожал, когда услыхал эти слова.
– Тише, тише! – остановил его улыбавшийся все так же Мефодий Кириллович. – Знаете, пусть прокурор добирается, как хочет, а мы с вами пойдем… У меня тут на двоих шарабанчик есть…
Не прощаясь ни с кем, он потащил за собою Козловского к группе стоявших поодаль экипажей.
– Ив-а-ан, шар-а-а-бан! – еще издалека закричал он.
То, что Мефодий Кириллович называл шарабаном, было просто-напросто двухколесной таратайкой.
– Ты, Ваня, иди домой, я вот их подвезу и сам отправлюсь, – объявил Кобылкин сидевшему в таратайке человеку. – Ну-ка, добрейший, лезьте!
Козловский повиновался беспрекословно. Он понимал, что Мефодий Кириллович хочет сделать ему сообщение и притом так, чтобы никто, кроме их двоих, не присутствовал при разговоре.
Так оно и вышло.
Отъехав настолько, что никто их не мог слышать, Мефодий Кириллович оглянулся по сторонам и, не глядя на Порфирия Михайловича, резко отчеканил слово за словом:
– Однако не долго же вдовствовала жена этого пьяницы Алексея Кондратьева!
– Что вы хотите этим сказать! – воскликнул он.
– Только то, что она последовала за своим мужем.
– Быть не может! Умерла?
– Вот увидите сами…
Порфирий Михайлович снял шляпу и платком отер выступивший у него на лбу пот.
– Что же это такое?… Неужели злой рок?… – проговорил он. – Погибает муж при обстоятельствах, исключающих возможность преступления…
Кобылкин пристально и в то же время насмешливо поглядел на своего спутника.
– И вслед за ним, – докончил свою речь Козловский, – умирает и жена… Что это, несчастное совпадение? Отчего умерла эта Кондратьева?
– По-видимому, от угара, а на самом деле я не знаю от чего… Вернее всего, что от угара!
Теперь Кобылкин не гримасничал, не выкидывал никаких обычных своих штук. Лицо его было бесстрастно-холодно, голос приобрел металлический оттенок. Он был совершенно неузнаваем.
– Мефодий Кириллович! – умоляюще заговорил Козловский, – вы, оказывается, знаете то, чего даже не знает наружная полиция, например, гибель этой Кондратьевой…
– Это все очень просто, – перебил Порфирия Михайловича Кобылкин. – У меня есть люди, мною выдрессированные, так сказать, простите за цинизм, натасканные на преступление. Они были вчера вечером и здесь, и в местном полицейском участке. Когда вовсе не вовремя явился Ракита и стал с лихорадочной поспешностью посылать людей за Кондратьевым, вовсе нетрудно было сообразить, что ему стало известно что-то новое. Когда же прибежали сказать, что Кондратьева нашли мертвым, один из моих агентов догадался кинуться в его жилье. Он занимал жалкую избушку, жили он да жена; взрослая дочь имеет деликатное занятие в городе. Агент мой нашел Кондратьеву мертвой.
– Отчего же он не поднял тревоги?
– Я его только похвалил за это. Он сделал как раз то, что сделал бы и я…
– Понимаю! – воскликнул Козловский. – Вы надеялись, что убийцы, если они были, вернутся и выдадут себя… Учреждено было наблюдение?
– На что я надеялся – это мое дело, – холодно сказал Кобылкин, – а затем я не говорил об убийстве, напротив того, ясно выразился по-русски, что смерть Кондратьевой произошла, по-видимому, от угара.
– Только по-видимому… Но что же вы, Мефодий Кириллович, говорите и не договариваете?
– Ах, если бы я мог договорить!
– Кто же мешает-то вам?
– Сам я себе мешаю – вот кто!… И то я разболтался с вами, а болтать вовсе не в моих привычках…
Козловский улыбнулся.
– Вам смешно? – заметил эту улыбку Кобылкин. – Еще бы! Старичишка не болтает языком, только когда спит, и вдруг такой отзыв о себе.
– Да знаю я, знаю уже я вас, Мефодий Кириллович, вы не обижайтесь!
– Эх, чего обижаться? Не стоит! – махнул он рукой. – Ведь вы, когда засмеялись, так думали: „Болтать у него не в привычке, а что думал, все выболтал“, так? А болтал-то я и болтать буду… Тпру! – вдруг остановил Кобылкин лошадь.
Начинались уже дачные строения, в которых по большей части обитали рабочие с железной дороги и многочисленных фабрик и заводов этой окраины. Кобылкин, остановив лошадь, передал вожжи Порфирию Михайловичу и трусцой подбежал к придорожной канаве. Там он минуты две-три внимательно осматривал траву, каждый камешек, потом выпрямился, поглядел пристально на Козловского и медленно пошел к шарабану. Порфирий Михайлович с любопытством наблюдал за ним, но решительно не понимал, что значит весь этот осмотр.