Кобылкин медленно взял исписанные листки и стал внимательно прочитывать их. В это время возвратился Козловский. Мефодий Кириллович сейчас же уступил ему место и отошел к окну, держа в руках письмо Воробьева. Козловский тем временем предлагал Марье Егоровне вопросы. Отвечая на них, молодая девушка вновь рассказала обо всем, что произошло в вагоне и что предшествовало внезапной смерти ее отца.
Мефодий Кириллович, стоявший у окна, между тем, пристально поглядев на Марью Егоровну, свернул рукопись и сунул ее себе в карман. Та, увлеченная своим рассказом, не заметила этого движения; Кобылкин же, как ни в чем не бывало, подошел к ним и сказал:
– А мне помнится, вы говорили о каком-то свисте или шипении, испугавшем тогда вашего батюшку.
– Да, я говорила это! – подтвердила свои слова Марья Егоровна.
– Уж не было ли там у вас в купе змеи? Ведь в наше время все может быть! Впрочем, это я так, к слову только… До свидания, Порфирий Михайлович, до свидания, моя добрая барышня! С вами-то мы еще увидимся…
Он сделал общий поклон и поспешно вышел через внутреннюю дверь. Марья Егоровна и теперь не вспомнила, что письмо отца осталось у него в руках.
– Скажите, пожалуйста, – спросила она у следователя, – этот господин сейчас сказал мне, будто отец мой убит, правда ли это?
Козловский махнул рукой.
– Господин Кобылкин – большой фантазер! – произнес он. – Но что же делать? Во многих случаях это незаменимый человек. Итак, вы не думаете, что смерть вашего отца была последствием каких-либо внешних причин?
– Нет, думать этого не могу! – твердо сказала Марья Егоровна.
– Тогда придется нам покончить с этим делом… Прекратить его…
– Я бы этого очень желала… Теперь я могу уйти?
– Не смею задерживать вас… Если не ошибаюсь, вы прибыли с господином Кудринским?
– Да, Алексей Николаевич – мой жених.
– Вот как! Желаю от души вам всякого счастья. Но что с вами?
Марья Егоровна растерянно оглядывалась по сторонам; она вспомнила теперь, что не получила от Кобылкина обратно письма своего отца.
Глава 26
Негодующим тоном Марья Егоровна заявила о своей пропаже следователю и очень удивилась, когда он равнодушно и даже несколько насмешливо отнесся к ее словам.
– Тут, несомненно, недоразумение! – объяснил он. – Поезжайте сейчас к Кобылкину, и все разъяснится… Я пока только это и могу посоветовать вам.
Уже из его тона Воробьева поняла, что ей ничего другого не остается, как последовать совету Козловского. Раздраженная и взволнованная, она покинула кабинет. Кудринский кинулся к ней, лишь только она вышла в коридор, и на его лице ясно была написана тревога.
– Ну что? Как? – спрашивал он, и его голос заметно дрожал.
– Я дала показания обо всем так, как ты желал… Доволен? Но представь себе, что случилось!
Они в это время уже спускались по лестнице, ведущей в подъезд и оттуда на улицу. Алексей Николаевич все время оглядывался по сторонам, как будто боялся, что за ними наблюдают.
– Что, что еще? – с тревогою, которую даже скрыть не мог, спрашивал он.
Марья Егоровна в нескольких словах рассказала, что произошло в кабинете, как очутилось письмо ее покойного отца в руках Кобылкина, и как тот унес его.
Она испугалась, когда взглянула на Кудринского во время этого рассказа. Лицо его то вдруг белело, то становилось багрово-красным. Он весь дрожал.
– Милый, милый, что с тобою?! – вскрикнула она.
– Ничего, молчи… Ни звука…
– Постой, мы сейчас поедем и вырвем у этого негодяя мое письмо…
– Поедем… поедем… скорее… Только нет… Погоди, я сейчас пошлю записку Зальцам.
– Зачем? Мы можем заехать к ним сами.
– Нет! Нельзя… Садись! – повелительно сказал он, указывая Марье Егоровне на поданный им экипаж.
Он что-то сказал кучеру, и они помчались. Алексей Николаевич то и дело взглядывал на часы. На одном из углов Литейного он остановил экипаж и вышел.
– Подожди меня здесь! – сказал он и вошел в находившуюся недалеко от угла фруктовую лавку с винным погребом.
Ждать Марье Егоровне пришлось довольно долго.
Наконец, Алексей Николаевич вышел; он, очевидно, уже успокоился, хотя лицо его было бледно, на губах появилась улыбка.
– Скажи, Маша, – заговорил он, – ты меня любишь?