– Что ты никак не отцепишься от шуб? – на этот раз Нэйт. – Ты никогда не давала ей и шанса. Ты как ребенок, который сам не хочет игрушку, но и не желает, чтобы она досталась кому-то еще. Пора двигаться дальше, Марсела.
– Двигаться дальше? – возмущенно визжит Марсела. – Отчего именно двигаться дальше?
– От этой безответной любви между вами, – спокойно отвечает Селестия.
Потрясенная пауза, а затем Нэйт и Марсела одновременно начинают лопотать.
– Мы не… Между нами нет… Нет никакой…
– Хватит обманывать себя, – прерывает она. – Потому что всех остальных вы точно не одурачите. Счастливой тебе жизни, Нэйт.
– Сеси… ты не…
– Ты зовешь ее Сеси?
– Почему бы тебе не заткнуться?
Келлан и я неловко встаем, когда Селестия спускается вниз, снимает свою шубу с вешалки и натягивает сапоги.
– Спасибо за ужин, – произносит она, открывая дверь и хмурясь, выглядывая на улицу. – И счастливого Благорождения.
– Счастливого Благорождения, – неуверенно вторим мы, глядя, как она уходит в бурю, вероятно, чтобы отправиться куда-то пешком.
– О, боже мой, боже мой, – бормочет Нэйт, спеша вниз по лестнице. Он хватает свою куртку, сует ноги в кроссовки, не заморачиваясь со шнурками. – Нора, – начинает он, взявшись за дверную ручку. – Мне очень жаль. Сам не знаю, почему я… Мне нужно догнать… Я просто…
Я отмахиваюсь:
– Просто иди.
Он с болью во взгляде переводит глаза с меня на Келлана.
– Я понятия не имел.
Я пожимаю плечами:
– Не ты один.
Келлан морщится от напоминания, и мы оба дрожим от ледяного ветра, который врывается в помещение, когда Нэйт уходит.
Спустя мгновение мы разворачиваемся к Марселе, переминающейся на вершине лестницы.
– Наверно, я пойду, – смущенно говорит она. – Если только вам не нужно…
– Думаю, мы справимся, – отвечаю я.
– Верно.
Мы неловко топчемся, пока она одевается и достает из кармана ключи от своей машины.
– Сожалею о Кросби, – произносит она.
– Сожалею о Нэйте, – отвечаю я.
– Сожалею о Благорождении, – добавляет Келлан, просто чтобы что-то сказать.
Марсела уходит, и остаемся только мы с Келланом. Мы смотрим друг на друга, пока мои зубы не начинают стучать.
– Думаешь, есть смысл поехать в дом братства? – спрашиваю я, сильнее закутываясь в полотенце. Отчего у меня возникают ассоциации с плащом Супермена в наряде Кросби, который напоминает мне о том, как он снимал его, а я наблюдала за ним в первую ночь, когда мы переспали, и от этого мне становится невыразимо грустно. Я самый худший супергерой в мире, антигерой этой ужасной истории. Самый отстойный злодей.
Келлан качает головой.
– Мы можем попытаться, но он знает, что мы, возможно, туда поедем. Он собирался утром отправиться к своим родителям. Вероятнее всего, он уже направляется туда прямо сейчас.
– Ты знаешь адрес?
– Нет, только то, что это в Чаттерлей. Я никогда там не был.
– Я тоже.
Невероятно неловкая тишина нарушается лишь дробью моих зубов.
– Пойди, прими душ, – говорит Келлан, кладя ладонь мне на спину и подталкивая вверх по лестнице. – Согрейся. Я уверен… То есть, все это… Он знает тебя… Мы… Я…
– Он знает все, – говорю я. – Слишком много, слишком поздно.
Мы останавливаемся в гостиной и пялимся на этот дурацкий мольберт, мигающие огоньки, дурацкую Рождественскую ель, секрет, который мы пытались скрыть.
– Нужно было сделать это в прошлый раз, – говорит Келлан, подходя и срывая страницу с именами. – Но лучше поздно, чем никогда.
– Уже слишком поздно, – говорю я, следуя за ним, когда он берет зажигалку с телевизионной консоли и направляется в ванную. – И ничем не лучше.
Он не отвечает, просто рвет лист на четыре части, сминает каждый кусок и бросает в ванну. Мы оба молчим, пока он поджигает их, и охваченные огнем страницы начинают потрескивать. Они быстро сгорают, превращаясь в мрачный черный пепел на фоне белого фарфора.
Когда огонь тухнет, мы с Келланом переглядываемся, и я понимаю, что плачу, только потому, что слезы образовывают теплые дорожки на моей замерзшей коже.
– Прости, – говорит он, будто мои слезы послужили ему напоминанием. – За все.
– И ты меня.
Он печально улыбается, после чего разворачивается и выходит за дверь, прикрывая ее за собой. Я выскальзываю из мокрого платья и выжимаю его над раковиной, затем забираюсь в душ и включаю воду. Мне так холодно, что даже теплая вода ощущается на коже кипятком, и я наблюдаю за пеплом, кружащимся в водовороте у моих ног, в то время как струи бьют по моим плечам, каждой каплей отдаваясь болью.