После провала какой-то «доброжелатель» надоумил Олега пожаловаться в деканат и требовать комиссии. Вышел конфликт. Высокомерный заведующий упрямо стоял на своем, а своенравный студент бегал и жаловался по всему вузу. Наконец, собралась комиссия и рассмотрела Олегов письменный ответ. Разумеется, оценку ему не повысили. Зато заведующий был в ярости такой, что с тех пор видеть Олега не мог. Никаких особенных последствий этот инцидент не имел, до тех пор пока не пришла пора поступать в аспирантуру. Олег был уверен, что случай забылся, что никто даже и не вспомнит о нем, но заведующий был до того оскорблен, что при виде Олега на экзамене сразу дал понять: этот не сдаст. Так и вышло.
Олегу пришла повестка из военкомата. Выходов на военных у семьи не было.
Ко всему прочему девушка Олега объявила ему, что беременна и намерена рожать.
И тут наступила пора решительных действий: Олег проявил всю силу своего характера и драпанул во Францию. Девушка, узнав такой поворот событий, долго ныла, пытаясь спровоцировать Олега одуматься, и даже приезжала стонать в Париж (я встречал в аэропорту), но рожать, само собой, мгновенно раздумала. Армия осталась и держала вдалеке от родины. Казалось, Олегу было и все равно: он не привык загадывать вперед и сейчас второй год учился в престижной высшей школе.
Олег был из обеспеченной семьи, всегда при деньгах, но постоянно у всех занимал. Родители помогали, но ему вечно не хватало — денег считать он решительно не мог. Друзья знали, что Олег отдает неаккуратно, но все, кроме самых прижимистых, занимали ему, потому что он был открытый и честный парень и надежный товарищ.
Второй человек, Настя Лисовская, — я говорю «Лисовская» потому, что она сама себя так называла, когда представлялась, нарочито ударяя на «а», очевидно гордясь своим дворянским происхождением, — была самым удивительным за мой век в Париже сочетанием крови: русско-индусская гражданка Британии. Отец был потомком эмигрантов первой волны, он и сам был из тех, которых называют «хранители русской культуры за рубежом» (то есть частенько — просто погрязшие в ханжеской морали православно-озабоченные снобы). Вся семья роднилась исключительно с дворянством, а отец Лисовской в свое время был веселый и горячий парень. Подобные настроения ему были противны, и он влюбился в свою однокурсницу, британскую индуску. Поженились. Потом родилась Настя. Она совсем не пошла в отца: у Лисовской иногда проскальзывало в речи деление на «мы» — то есть ее русская семья (и, надо полагать, косвенно — все русское дворянство) и «она» — то есть мать. Но отец был счастлив, а собственные гены никуда не повернешь — и Лисовская мирилась.
Внешность ее была совершенно под стать странному сочетанию ее родителей: никаких индийских округлых щек или крупного раскидистого носа — вся сухонькая, высокая, скуластая, прямая и напряженная, как струна. Черты лица — тонкие, словно девчачьи. От матери ей остался только смуглый цвет кожи да глубокий темный взгляд крупных глаз. Настя была вся в движении, в скорости. Учение или работу она схватывала на лету, без малейших затруднений. Она даже сидела, чуть наклоняя торс вперед, словно вглядываясь и вслушиваясь в происходящее, готовая немедленно вскочить и действовать, действовать, действовать.
Лисовская приехала в Париж по программе «Эразм», да так и застряла тут.
У нее было русское, индийское и британское гражданства. Она знала все три родных языка, да, кроме того, еще арабский, испанский и французский. Я поражался, глядя, как в шумной многоязыкой компании она мигом переключалась с одного на другой, как звуки рождались то на выпяченных губах, то на кончике языка, а то и совсем из глубины груди — смотря по языку.
Всегда бойкая, вертлявая, с вечным маленьким хвостиком медных волос, она мигом взяла в оборот несколько неповоротливого Олега. И зачем он ей был нужен?
Так или иначе, они съехались. Так что Олег попал «из огня да в полымя». Хотя, судя по всему, это пошло ему на пользу. Он немедленно раздал все долги и новых не брал. Начал ответственнее учиться.
У них было много общего: обеспеченные, свободные, без особенных визовых и жилищных проблем, они оба пили как сапожники, при этом прекрасно переносили алкоголь, учились на «отлично», имели уйму друзей и тайных обожателей. Они жили легко, главным образом заботясь о том, чтобы купить домой достаточно вина и обзавестись летней практикой в престижной фирме. Деньгами не сорили, но и совершенно не думали о них. Они оба были из мира беззаботной золотой молодежи, с которой я бы ни за что не столкнулся в России. Мы бы даже за всю жизнь не появились в одном и том же месте, а здесь, в Париже, они проспорили мне два коктейля, а Олег помогал мне с моим первым переездом.