— Ну, — Галина замялась, — конечно, конечно, и там с замечательными людьми общалась… Всем ты интересна, все тебя видеть хотят — одно слово — домой приехала. Я нашла, но не в этом главное… Да, там все просто. Одним словом, я познакомилась с мальчиком. Таким, знаешь, хорошим, положительным. Заботится, до дому провожает, едва дышит на меня. Специальность, опять же, техническая — значит, меньше тараканов в голове. Успел уже женатым побывать, на два года. Но та была совершенная шлюха: видать, думала, у него деньги водятся, а потом бросила. А как разговор зайдет — он все ее защищает, мол, хороший человек, да только жадный больно. В общем, славный парень, не то что ты!
— Спасибо за комплимент.
— Не за что.
— Отношения у нас с ним начались очень бурные. Виделись каждый день. И даже чаще. Любил.
— Не удивительно. Ты же лучшая женщина на свете, — присовокупил я.
Галина нервно достала сигарету и, вальяжно раскинувшись на стуле, наконец сбросила самые последние ветхие одежды сдержанности. Теперь-то я узнавал ее.
— Дежурные комплименты прибереги для девочек-дурочек. Нисколечко не изменился! Все такой же ветреник!
Она отмахнулась, как от мухи.
— Съехались. Начались совместные вечера дома. Всякие там походы в магазины-кино. Дальнейшая жизнь была такой очевидной, такой понятной, знакомой. Я поглядела в эту бездну — и испугалась. Я вдруг увидела себя такой же мамашей, как мои подруги… так рано, показалось мне тогда, пусть даже и в двадцать восемь. А с другой стороны — поздно… у них уже у многих дети в школу собираются, а я как дура — только заводить хочу.
— С каких это пор тебе стало интересовать, что подумают другие?
— Да я не знаю, Даня. Тут все сложилось. И среда отвратительная, и спокойствие домашнее это идиотское. Все о нем мечтают — а как найдут — так воротит. А здесь мне всегда нравилось то, что никогда не поймешь — что тебя впереди ожидает. Это электризует, заставляет работать. У меня ведь амбиции, я человек дела. Мне эта мысль — уехать назад — начала приходить в голову, сначала немножко, а потом каждый день об этом думала. Представляешь? Надо было вернуться домой, чтобы осознать это! А меня как раз знакомые пригласили у них поработать. Работа — мечта! И ты знаешь — вдруг взяла да и подала документы на учебу, лишь бы въехать. Даже сама от себя не ожидала. Делала по чуть-чуть каждый день, собирала бумажки. Мне это делать уж не в первый раз, так что знала правила. Я подумала — ну, может, на сей раз получится! Документы приняли. Получила визу — и все!
— А что же мальчик?
— Мы, конечно, наобещали друг другу ждать, решили, что это на год-два, ради опыта, слез пролили, когда расставались. Но конечно, оба понимали, что это навсегда.
— Да ты просто не любила его. Потому тебе так кажется. Соврала, просто чтобы на душе камнем не лежало. А потом сделала все, чтобы отношения не продержались, — и совесть спокойна.
— Нет, любила, только, уж конечно, не так сильно, чтобы в России из-за него застрять. Годы-то уходят… Скоро тридцать уж.
— Это значит — не любила, — настаивал я.
— Называй как хочешь
Вот и поговорили.
Глупо. Зачем я тащился за пятьсот километров? Услышать очередную скуку про то, как сложно вернуться домой? Такими историями многие разрешаются.
— Зачем ты сейчас здесь? — не унимался я. — То ты говоришь, что ты не понимаешь жизни дома, а здесь все понятно и нет отечественной непредсказуемости, и тебе это нравится, то ты сетуешь, что, мол, как тут замечательно и неожиданно, а у нас скука и погибель. Мне кажется, ты не понимаешь ни себя, ни своей жизни. Зачем ты здесь?
Галина не заинтересовалась моими умозаключениями. Видать, она уже их обдумала не раз.
— Затем же, зачем и ты: я не знаю, где быть еще. Меня везде встречают друзья, но отовсюду гонит тоска. Как ты там говорил? «Уеду из Франции, но в Россию вернуться не смогу?» Мечусь-мечусь, а где остановиться — не знаю. Дома — я не принимаю, здесь — не принимают меня. И наоборот: дома меня не принимают, здесь — не принимаю я. Ты же из того же теста сделан, знаешь мои проблемы.
— Только не надо меня сюда приписывать, — возмутился я, — у меня все решено! Видал я в гробу эти ваши декадентские проблемы. Все потому, что реальных трудностей в жизни нет.
Галина только отмахнулась:
— Реальных трудностей вообще не существует, только тс-с-с-с, — она приложила палец к губам и посмотрела в сторону, как бы озираясь, — об этом никто не знает. А то, что ты называешь реальными трудностями, — так их не бывает только у мертворожденных младенцев. И я тебя «приписываю», — она сделала движение двумя пальцами обеих рук, — из-за того, что сейчас я — это ты. Я бросила всю эту дурацкую тоску, весь надрыв, надломленность, которые мы себе воображаем… хм! Народ-богоносец! Я стала — как ты: диалектике не чужда, но буду работать, жить, пытаться что-то сделать. Живу здесь, потому что так больше нравится. Климат приятный. Вся ересь «как нам обустроить Россию», и вся патетика мне обрыдла совершеннейше! Она и всегда мне не нравилась.