-- Bayonne! Bayonne!
-- Что это? ужъ не пріѣхали-ли мы въ Біаррицъ?-- спрашивалъ жену Николай Ивановичъ, протирая глаза.
-- А почемъ-же я-то знаю? Надо спросить,-- отвѣчала та.
Но спрашивать не пришлось. Въ ихъ вагонъ вскочилъ оберъ-кондукторъ въ плащѣ съ башлыкомъ, спросилъ у нихъ билеты, отобралъ ихъ и сообщилъ, что черезъ пятнадцать минутъ будетъ Біаррицъ.
-- Ну, слава Богу!-- пробормотала Глафира Семеновна.-- Скоро будемъ на мѣстѣ. Но какова погода!-- прибавила она, кивнувъ на окно, за которымъ шумѣлъ дождь.
-- Каторжная -- отвѣчалъ мужъ.
-- А усатая вѣдьма провалилась?
-- На какой-то станціи исчезла, но на какой, я не знаю, я спалъ.
-- Да и я спала. И какъ это мы не могли понять, что эта усатая морда русская!
-- Да вѣдь она притворилась француженкой. Даже собаченкѣ своей сказала по-французски: "кушъ".
-- Съ собаками всегда по-французски говорятъ.
Глафира Семеновна суетилась и прибирала свои вещи, связывала ремнями подушку, завернутую въ пледъ.
Поѣздъ опять тронулся. Николай Ивановичъ опять вспомнилъ о Коньякѣ.
-- Ахъ, Коньякъ, Коньякъ!-- вздыхалъ онъ.-- Какой городъ-то мы мимо проѣхали! О Бордо и Ньюи я не жалѣю, что мы въ нихъ не заѣхали, но о городѣ Коньякѣ..
-- Молчи пожалуйста. И безъ Коньяка нарвались и вляпались, а ужъ возвращались-бы изъ Коньяка, такъ что-же-бы это было!
-- Да вѣдь ты-же назвала, а не я, эту усатую мадамъ вѣдьмой. А какъ меня-то ты при ней ругала! Вспомнилъ онъ.-- И дуракъ-то я, и болванъ.
-- Ты этого стоишь.
Въ окнѣ сверкнула молнія и сейчасъ-же загремѣлъ громъ.
-- Гроза...-- сказалъ Николай Ивановичъ.-- Въ такую грозу пріѣдемъ въ незнакомый городъ...
Супруга раздѣляла его тревогу.
-- Да, да...-- поддакнула она.-- Есть ли еще крытые экипажи? Если нѣтъ, то какъ я съ своими шляпками въ легонькихъ картонкахъ?.. Пробьетъ насквозь и шляпки превратитъ въ кисель. Слышишь... Если на станціи нѣтъ каретъ, то я со станціи ни ногой, покуда дождь не перестанетъ.
-- Навѣрное есть. Навѣрное есть и омнибусы съ проводниками изъ гостинницъ. Такой модный городъ, да чтобъ не быть! Но вотъ вопросъ: въ какой гостинницѣ мы остановимся? Мы никакой гостинницы не знаемъ.
-- А скажемъ извозчику наугадъ. Навѣрное ужъ есть въ городѣ Готель де-Франсъ. Вотъ въ Готель де-Франсъ и остановимся,-- рѣшила Глафира Семеновна.
-- Ну, въ Готель де-Франсъ, такъ въ Готель де-Франсъ,-- согласился Николай Ивановичъ.
Глафира Семеновна прибралась съ вещами и усѣлась.
-- Говорятъ, здѣсь испанская земля начинается, хоть и принадлежитъ эта земля французамъ,-- начала она.-- Мнѣ Марья Ивановна сказывала. Въ гостинницахъ лакеи и горничныя испанцы и испанки. Извозчики испанцы.
-- Вотъ посмотримъ на испаночекъ,-- проговорилъ мужъ, осклабясь.-- До сихъ поръ видѣлъ испаночекъ только въ увеселительныхъ садахъ на сценѣ, а тутъ вблизи, бокъ о бокъ...
-- А ты ужъ и радъ? У тебя ужъ и черти въ глазахъ забѣгали!-- вскинулась на него супруга.
Николай Ивановичъ опѣшилъ.
-- Душечка, да вѣдь я на твои-же слова...-- пробормоталъ онъ.
-- То-то на мои слова! смотри у меня!
Поѣздъ убавлялъ ходъ и наконецъ остановился на плохо освѣщенной станціи.
-- Біаррицъ! Біаррицъ!--кричали кондукторы.
Дверь купэ отворилась. Вбѣжалъ носильщикъ въ синей блузѣ и заговорилъ на ломаномъ французскомъ языкѣ. Что онъ говорилъ, супруги не понимали.
-- Испанецъ,-- сказала Глафира Семеновна мужу про носильщика.-- Слышишь, какъ онъ говоритъ-то? И меня синьорой называетъ.-- Вуатюръ пуръ ну... Готель де-Франсъ,-- объявила она носильщику.
Супруги вышли изъ купэ и поплелись за носильщикомъ.
У станціи стояли и кареты, и омнибусы. Нашлась и Готель де-Франсъ, супруги не обманулись. Былъ на станціи и проводникъ изъ Готель де-Франсъ. Онъ усадилъ супруговъ въ шестимѣстный омнибусъ, поставилъ около Глафиры Семеновны ея картонки со шляпками и побѣжалъ съ багажной квитанціей за сундукомъ супруговъ.
А дождь такъ и лилъ, такъ и хлесталъ въ стекла оконъ омнибуса. По временамъ завывалъ вѣтеръ, сверкала молнія и гремѣлъ громъ. Была буря. Омнибусъ, въ ожиданіи багажа, стоялъ около плохо освѣщеннаго однимъ газовымъ фонаремъ станціоннаго подъѣзда. Площадь передъ станціей была вовсе не освѣщена и чернѣлось совсѣмъ темное пространство. На подъѣздѣ переругивались носильщики на непонятномъ языкѣ, который супруги принимали за испанскій, но который былъ на самомъ дѣлѣ мѣстный языкъ басковъ. Все было хмуро непривѣтливо. Николай Ивановичъ взглянулъ на часы и сказалъ: