— Из-за него я чувствую себя некомфортно.
— Почему? — произносит она без тени осуждения в голосе.
Как же мне ответить на ее вопрос и не выставить себя полным придурком?
— Ну... он ведет себя чересчур эмоционально, счастливо... выглядит так, словно приспособился к своему положению. От этого мне некомфортно...
— Ты сомневаешься, что он счастлив и хорошо себя чувствует?
— Конечно, — я отвечаю быстрее, чем могу подумать.
— Почему?
— Что, бл*дь, вы такое говорите? Может, потому что ему оторвало ноги!
— А почему ты считаешь, что человек, который лишился ног, не может чувствовать себя счастливым и отлично приспособленным к окружающей жизни?
Кстати, почему? Почему, почему, почему?
Но я знаю ответ на этот вопрос, и мне совершенно не нужно, чтобы мозгоправ копался и выискивал что-то в моих мыслях.
Я вздыхаю.
— Потому что то, что произошло со мной, не соответствует и десятой части того, что он пережил, и все по моей вине...
— А может, просто проблема в том, что ты преуменьшаешь значимость того, что произошло с тобой?
Я вытягиваю ноги перед собой и указываю на них рукой.
— Никак нет. Мои ноги на месте и нормально функционируют.
— Да, может, твои ноги и на месте, они не ранены, Никс, — говорит она мягко, возвращаясь к истинной проблеме. — Но твое сознание пострадало. Твоя грудь была одной сплошной раной. Твое психологическое состояние было нестабильно. У тебя были серьезные проблемы, и от них до сих пор тянется тонкий шлейф.
Я хочу закричать на нее: «ну и какая, на хрен, разница?» Но не буду делать этого. Потому что, если она и научила меня чему-то за последние пару лет, так это контролю над своим гневом. Вместо этого, я говорю:
— Мы опять возвращаемся к началу, я зол, что он так хорошо приспособился.
— Будь честен с собой, Никс. Ты не только зол...
Следуя за ее мыслью, я невольно заканчиваю ее, говоря:
— Я чувствую вину. — Мой голос наполнен страданием и покорностью.
Она берет мой файл и открывает его, затем что-то читает там и потом поднимает на меня свой пронизывающий взгляд.
— Когда мы встречались четыре месяца назад, ты согласился на то, что все-таки навестишь Пола. Я так понимаю, ты этого не сделал?
— Я был немного занят.
Это ужасное трусливое оправдание... Я понимаю, что и она осознает это.
— Мы говорили об этом ранее, Никс. Но давай повторим снова. Чувство вины препятствует твоему окончательному выздоровлению. Ты добился больших успехов с того момента, когда мы только начали наш долгий и тернистый путь к выздоровлению. Сейчас ты отлично можешь все воспринимать, когнитивная терапия принесла в итоге свои плоды, и ты можешь сам справляться с приступами гнева (прим. пер. — образовательная терапия, цель которой научить пациента быть самому себе терапевтом). Но тебе нужно проделать еще много работы, необходимо преодолеть чувство вины по отношению к Полу и травмам. Это тянет тебя назад.
Я смотрю в пол, в одну точку. Я много раз до этого слышал эти слова. Много раз. Знаю, она права. Я понимаю это разумом, но не могу приказать своему сердцу. Проклятье, я даже был готов поехать и навесить Пола. Но когда проходит немного времени, сомнения начинают брать верх, и мне легче вернуться к жизни в уединении, чтобы таким образом облегчить свое бремя.
— Никс, — говорит она мягко, и я мгновенно поднимаю на нее свои глаза. — Чувство вины подобно яду. Оно постепенно уничтожит все, над чем ты работал и что смог преодолеть. А когда это чувство поглотит и разрушит все... оно стремительно нацелится убить все прекрасное, что есть у тебя в жизни.
***
Мы с Харли направляемся обратно в Хобокен. Я полностью погружаюсь в свои мысли, а Харли сворачивается в пушистый золотой шар и лежит на переднем сиденье. Я тянусь к нему и поглаживаю его лапу.
Оставалось всего три месяца до окончания срока службы, когда мой отряд подвергся воздушной бомбардировке «Талибан», так называемой атаке «зеленых на голубых». (прим. пер. термин нападение «зеленых на голубых» используется в связи с тем, что афганские военные или полицейские, которые совершают нападения, носят зеленую форму, а военнослужащие НАТО — голубую.). Тогда Полу и оторвало ноги.
В какой-то степени его ранения оказались более легкими в лечении... физически… его раны были видимыми. Доктора могли видеть разорванные кровеносные сосуды и нервные окончания, и они прекрасно знали, что нужно делать, чтобы вылечить его.
Но для меня все не закончилось так же благополучно, я был ранен в верхнюю часть груди, но это меньшая из проблем. Я пострадал от травматического повреждения головного мозга. Оно было невидимым. Не было открытой раны или оторванных частей тела. Просто множество разорванных тканей, поврежденных нервов и сосудов, которые приносили мне нестерпимую боль и превратили меня в монстра.