Мы безмолвно сидели в лучах занимающегося рассвета: он — на моей кровати, а я — сжавшись в углу, всем телом ощущая как очень медленно, но все-таки заживают мои раны, срастаются — слава Луне! — переломы.
— Будь ты проклята… псина! — выплюнул дон Лука, неожиданно резко подавшись ко мне торсом, опираясь широкими ладонями о колени. — Будь ты проклята…
Его резкое движение вызвало мой очередной оборот, только в обратную сторону. Моя трусишка волчица испугалась и отступила, а вместо нее в углу сжалась я в человеческой ипостаси — обнаженная девочка, на вид лет двенадцати. Будучи нормальным семейным человеком и истовым верующим, дон Саллес, увидев меня голой, с ненавистью и отвращением швырнул мне лежавший на кресле халат. Пришлось быстро, превозмогая боль, одеться.
— Где моя племянница? Она жива? — с нескрываемой угрозой спросил он.
— Я не знаю, что с ней. Наша стая… мои родные не убивали вашего брата и его семью. И никогда не встречали! А вы моих — да! Убили! — шепнула я сипло от пережитой боли, душевной и физической, от ненависти, терзавшей меня несколько лет, от безысходности и отчаянной надежды непонятно на что.
Новая минута тяжелого, мучительного молчания и раздумий, затем мой «дядюшка» встал и под оглушающий стук моего сердца, колотившегося, кажется, уже в горле, сгреб меня за воротник и поволок в коридор, а оттуда по ступеням вниз. Поместье еще спало, но, наверное, в течение ближайшего часа, на кухню придут поварихи, сменится охрана, а пока, в редеющих сумерках рассвета, меня тащили по земле в храм, стоящий рядом с основным зданием поместья. Совсем скоро усилиями верного пса дона Саллеса, сеньора Мартинеса, мне на шею нацепили «украшение» — кожаный ошейник с толстым серебряным крестом, прикрепленным к тонкому колечку в центре. Таким образом мой опекун перекрыл путь нечистой силе, которая якобы должна исходить от меня. Полагаю, мне сильно повезло, что ширина ошейника не позволяла серебру касаться моей кожи.
Вернулись мы уже в кабинет дона Саллеса. Буквально отшвырнув меня от себя, он устало и тяжело рухнул в свое любимое кресло у камина и, злобно сверкая глазами, таращился на меня, двигая желваками и явно размышляя. А я, упав на пол, замерла, поджав грязные ноги и кутаясь в халат словно в защитный кокон. Неужели спаслась? Хотел бы убить — убил. Значит, мои догадки верны, и я ему жизненно нужна! И это я четко осознала, когда дон, передернувшись, откинулся на спинку кресла — немного расслабился.
Землевладельцу дону Саллесу необходимы наследники. Без них соседи будут стараться поживиться чужими землями и золотом. Быть может — и извести, как уже стало понятно, когда четыре года назад убили семью его брата. Ведь если не мы, оборотни, то кто и для чего?
Бизнесмену дону Саллесу нужна и другая моя особенность. Пару лет назад он заметил, что я чуяла ложь. Чуяла фактически: испытывающие страх разоблачения люди дурно пахнут, а чуткий волчий нос это отчетливо ощущает. Но опекун счел, что это сильная интуиция или божий дар. А торговцу оружием и хозяину отрядов наемников очень нужен этакий ходячий детектор лжи. За последний год я даже несколько раз присутствовала на важных деловых встречах, проверяя партнеров дядюшки на «правдивость». И польза от меня была очевидна: ему стало проще работать, больше того, упрочилось его положение и репутация. Лишиться всего этого из-за смены «личности» племянницы? Видимо, он не готов.
— Теперь слушай меня внимательно… Паола. Это светлое имя я вынужден позволить тебе оставить, как и твои покои, наряды и статус племянницы, но на большее не рассчитывай. Откроешь без спроса рот, накажу так, что вечность помнить будешь! Шагнешь без разрешения — вырву ноги, все равно отрастут, как я понимаю. Теперь ты — моя личная псина, слушаешься — только меня, нарушишь приказ — убью без сомнений. Поняла?
В ответ я лишь судорожно кивнула. Молчаливое согласие помогло «дядюшке» наконец обрести утраченное спокойствие, может, отчасти, но для меня это — спасение.