Я впервые чувствовала такое доверие, была готова принять все, что он предложит, спрятаться в его руках от всего мира, стать с ним единым целым. И Жак продолжил: вскружил голову поцелуями, ласкал языком самые потаенные уголки моего тела, от чего я готова была рухнуть в бездну абсолютного наслаждения. Но не одна! Я взмолилась, впиваясь руками в волосы своего оборотня, стараясь притянуть его выше. Тело желало объединения, жаркого и тесного, неукротимого и первозданного слияния. Чувств, ощущений и беспамятства страсти!
Пятками упираясь в матрас, я кричала от счастья, встречая каждое движение своего оборотня. Царапала его плечи, силясь приглушить ставшее невыносимым томление. То, что некогда пряталось в душе, скрытое даже от самой себя, прорвалось наружу. Страсть, желание, похоть, наверное…
Последний толчок словно взорвал мое тело, превратив в миллионы неподвластных частичек, пульсирующих восторгом. Радостью! Упоением! Наслаждением! И, конечно, нежностью… томительной и непостижимой, что ласковой соленой волной пришла на смену сметающей реальность страсти.
Я смотрела на склонившегося надо мной Жака, так же как и я еще содрогавшегося от волны новых живительных ощущений, плотских, жизненных… Он держал меня в объятия, опершись локтями на матрас и, кажется, не собирался выпускать. Вновь скользил легкими поцелуями по моему лицу и вискам, потом зарылся носом в макушку и жадно, глубоко и размеренно дышал, пытаясь успокоиться. Я благодарно потерлась носом и щекой о его влажную грудь, впитывая его аромат, согреваясь его жаром, наслаждаясь им.
Ощутив, что я обмякла под ним, расслабилась, Жак с плутоватой, довольной улыбкой спросил:
— Я разбудил тебя, любимая?
Взглянув в окно на царственно прекрасную полную луну, я улыбнулась самому совершенному в мире мужчине и честно призналась:
— Это самое прекрасное пробуждение в моей жизни!
— Готов радовать тебя днями и ночами, — еще шире улыбнулся Жак.
А меня как на зло охватили сомнения:
— Тебе не надоест со мной?..
Лоб Жака разрезала хмурая морщинка, он лег рядом, не выпуская меня из рук, и уверенно, даже строго разнес мои сомнения в пух и прах:
— Ошибаешься, Мариза! При всей нашей темпераментной натуре у оборотня только одна пара! Ты у меня одна! До конца моих дней теперь только ты и есть в моей жизни. Пройдет совсем немного времени и ты, к сожалению, поймешь: я не идеален, со сложным характером. Но уверен: примешь как данность, что мою жажду к тебе в любом ее проявлении, сексуальном, душевном, тактильном, да самом разном ничем не перебить, не уменьшить, не заглушить. С годами я буду наоборот — еще сильнее тебя хотеть и любить.
— Как Фабиус свою Кэсс? — сипло спросила я. — И тысячу лет спустя?
Жак поморщился, наклонился и потерся виском о мой, будто хотел еще сильнее пометить своим запахом. А потом жестко ответил:
— Он больной ублюдок, был таким и остался! Но в одном ты права: я и через тысячу лет буду любить тебя, как никого другого.
Любить… он говорил об этом вчера и сегодня. Слово резало слух, ошеломляло и пугало одновременно. И вот как спросить: действительно ли Жак так быстро меня полюбил? Как понять: то ли это чувство, которое медленно разгорается во мне, еще неуверенно и робко, но такое ласковое, греющее душу или наоборот кидающее в холод, если Жак хмурится?
Дальше уже, кажется, привычно уютную тишину нашего уединения нарушил звонок. Жак поцеловал меня и, не заморачиваясь с одеждой, вышел из спальни за телефоном. Вернулся через минуту взбудораженный, с полыхающими торжествующей тьмой глазами, напряженный, будто зверь перед прыжком. Я испуганно села, подтянув колени к груди вместе с покрывалом. Волосы упали на лицо, рассыпались по плечам, словно спрятали меня. Жак окинул меня еще более «зверским», голодным взглядом и скользнул на кровать. Забрал из моих рук покрывало и, взяв за запястья, пересадил к себе на колени, обнаженную и беззащитную. Обнял крепко и сообщил:
— Два часа назад Фабиус с группой наемников напал на Тьерри и Милану в горах, — ужаснувшись, я вздрогнула, хорошо, что Жак сразу успокоил, — они живы, с ними все в порядке. Главное — наш мессир Морруа лично убил Фабиуса де Лавернье, обезглавил, наконец-то закончил тысячелетнюю охоту на этого мерзавца. Больше тебе ничего не угрожает, родная.
— Неужели это правда? — новость была настолько ошеломляющей, что я даже не знала, как на нее реагировать. Трясла головой как будто сбрасывала наваждение и сжимала спину Жака, чтобы вернуть себе ощущение реальности.