Вообще экспедиция за книгами в наши дни — дело обычное. Постоянно ищут ленинградцы и нашли на европейском северо-востоке в послевоенное время около семи тысяч старинных книг. С 1958 года начались поиски в Сибири. Сибирские исследователи не только разыскали за это короткое время сотни уникальных рукописных и старопечатных книг, но нашли в тайге и действующую книгописную мастерскую, так называемый скрипторий — то, что до сих пор было известно лишь по старинным описаниям и миниатюрам. Оказалось, что и сегодня переписчики духовных книг пользуются гусиными перьями, в некоторых районах — орлиными, но в очень редких случаях — обычными стальными, которые затачивают специальным образом. Чернила готовят сами — из железных опилок, кваса, дубильных веществ или из сажи (хотя в последнее время все чаще и чаще применяют покупные чернила и особенно ценят тушь разных цветов). Переписка книги в две-три сотни листов продолжается примерно два месяца. Переписанная книга брошюруется и переплетается обычным образом. Затем изготавливается доска переплета и застежки, чему уделяют особое внимание. Доска обтягивается кожей или, что в наши дни чаще, плотной тканью. Книги сохраняются в очень хорошем состоянии и обязательно застегнуты на застежки. Когда хозяин дает кому-нибудь посмотреть книгу, он непременно напомнит старинную формулу, что будет проклят тот, кто забывает застегнуть застежки.
В Сибири условия для розысков старых книг особые: ведь в европейской части, чтобы забраться в глушь, достаточно проехать сотни километров, а здесь — тысячи, и часто в непроходимых местах. Ученые летят на самолете, вертолете, едут на лошадях, десятки километров проходят пешком, по едва намеченной тропе, с тяжелым рюкзаком за плечами, с риском для жизни перебираются через горные потоки. Мало того, с трудом добравшись до деревни, можно прийти в нее понапрасну: с тобою просто не захотят разговаривать. Дело в том, что старые книги сохранились в основном у тех, чьи предки три столетия назад предпочли неистового протопопа Аввакума его противникам, — у старообрядцев, про которых еще речь впереди.
Современная научная экспедиция ищет старинные рукописи. Наука нашего времени все отчетливее различает контуры далекого «бунташного» XVII века.
В маленьком селе Григорове под Нижним Новгородом, в краю, где совсем недавно Козьма Минин ополчение собирал на выручку Москве, подрастает мальчик с буйным именем Аввакум.
Григорово — село небольшое, с церковью Бориса и Глеба; священник Петр не очень-то изнуряет прихожан молитвами: сам не прочь пображничать да пошуметь. Его жена Марья — суровая, молчаливая, скорбно смотрит на мужа, когда тот еле доплетается до печи. Иногда пробует урезонить его:
— Что ж делаешь ты, срамословник, ты наставник блудящих, а ты с ними, покаялниками, заодно.
— Цыц, — только и выговорит поп заплетающимся языком да и завалится на печь.
Марья с трудом стащит с него рясу, старший сын Аввакум помогает ей. Потом оба долго стоят перед иконами на коленях.
— Господи, прости, спаси, вразуми грешника, — дрожит в ночи исступленный шепот матери. — Молись, сынок, твоя молитва скорее дойдет, молись, не то гореть отцу за грехи в геенне огненной.
Бог смотрит сурово и отрешенно.
Мальчик любит отца, тот никогда его пальцем не тронул, читать выучил, они вместе ходят в лес, слушают пение птиц.
— Не наказывай, господи, отца, — горячо просит Аввакум бога, — он добрый.
В пламени свечи что-то дрогнуло, Аввакуму кажется, будто икона светлеет, — и сердце мальчика затопляет жаркая радость. Он верит, что бог услышал его и непременно простит отца; он даже не замечает, что комната уже залита солнцем, а на печи возятся, хихикая, младшие братья и сестры.
— Моя кровинушка, — прижимает Марья голову старшего сына.
Но молитвы не помогли. Едва Аввакуму исполнилось двенадцать, отец умер. Пришлось сразу впрягаться в работу за взрослого — больше некому: он да мать да куча малолеток.
Через несколько лет вошла в их дом скромная ласковая Настасья Марковна — вот он уже сам и муж и отец.
Нелегка жизнь молодой пары. Целый день работают; после позднего обеда — постные щи, каша из крупно обмолоченного овса — читает Аввакум вслух «Жития святых».
Слушает мужа большеглазая Настасьюшка, слушает и гордится: вот ведь как ловко читает, а еще и наизусть может — толстое Евангелие от начала до конца скажет, ни разу в книгу не заглянув.
Ни капли хмельного не берет в рот молодой муж, ни одного слова резкого никогда не слышит от него Настасья.
Всего двадцать три года Аввакуму, а все его уважают. Строг, работящ, грамотен. И когда в соседнем селе Лопатище понадобился поп, выбрали Аввакума (тогда попов еще выбирали из небольшого числа тех, кто разумел грамоту). Поручились за него прихожане, что он-де «человек добрый, святое писание знает и не бражник». И хотя не ошиблись в своих заверениях, но в выборе своем скоро раскаялись: чересчур уж неистов к своим обязанностям оказался молодой поп.