Выбрать главу

Нам понятен порыв молодого Герцена, давшего клятву продолжить дело декабристов, «принявшего бой» с царским самодержавием и не отступившего с избранного им пути, несмотря на преследования, несмотря на вынесенный по высочайшему повелению приговор петербургского уголовного суда, объявившего его «вечным изгнанником Российского государства». Нам понятна страстность, с которой выступал Пушкин против любых проявлений самовластья, восславляя свободу. Куда сложнее понять протопопа Аввакума, уповавшего во всех своих помыслах на религию и устремлявшего в своих мечтах взор не в будущее, а в прошлое. А ведь Аввакум выступал тоже с протестом, был обличителем власть имущих. Не случайно в высочайшем повелении предать сожжению строптивого протопопа и его приверженцев говорилось: «За великие на царский дом хулы».

Поистине непостижимым представляется то упорство, с которым защищал Аввакум «веру отцов», испытывая лишения и неисчислимые страдания, но не отступившись от своего даже в смертный час. Да неужели же стоило идти на такие жертвы ради того, чтобы отстоять право креститься двумя, а не тремя перстами и писать имя «Иисус» через одно «и»? Как раз об этом многие годы и вели ожесточенные споры сторонники и противники церковных реформ патриарха Никона, послуживших поводом для раскола русской православной церкви. Именно поводом, а не причиной, которая, конечно же, была более глубокой.

Если бы речь шла о спорах вокруг не очень-то существенных различий в богослужебной практике, защита «старой веры» последователями протопопа Аввакума не вылилась бы в широкое общественное движение, которое с такой жестокостью подавлялось самодержавной властью. Движение это, получившее название старообрядчества, писал видный русский марксист Г. В. Плеханов, «опиралось на недовольство народа своим постоянно ухудшавшимся положением». Выразителем настроений масс был протопоп Аввакум, обличавший не только «неправедных» церковных иерархов, но и «неправедную» светскую власть и даже царский престол, на которые он возлагал вину за горе и несчастья народные.

Трагедия Аввакума, человека сильного и талантливого, состояла в том, что он видел мир в кривом зеркале религиозной веры, искажавшей реальные отношения людей, их помыслы и намерения. Он находился во власти наивных представлений, мешавших ему понять истинные причины народных страданий, а следовательно, и найти пути к их устранению.

Он оказался жертвой религиозных иллюзий, которые увели его на ложный путь. Ведь если бы представить себе, что Аввакуму и его последователям удалось бы одержать верх в борьбе против сторонников церковных реформ, то это все равно ничего бы не изменило в положении масс. А подняться до понимания того, что лежит в основе несправедливых социальных отношений, порождает неравенство людей, Аввакум не мог. Потому-то и уповал он на «правую веру», с помощью которой, верил, можно перестроить мир.

Пройдет немногим более двух столетий, и другой обличитель самодержавного строя и православной церкви, великий писатель земли русской Лев Толстой тоже будет стремиться «перекроить жизнь верой». И этот случай также нелегок для понимания. Гениальный художник слова, наделенный природой величайшим даром прозорливости, умением видеть глубинные процессы общественной жизни, обнаживший тесную связь русского православия с царизмом, оказался неспособным понять роль религии в эксплуататорском обществе, усыпляющей трудящихся обещаниями загробного счастья, уводящей их от борьбы за свои реальные земные интересы в мир бесплодного ожидания милостей с неба.

Он подвергает убийственной критике православную церковь, бросая ей обвинения в прислужничестве царизму, на который возлагает ответственность за чудовищную эксплуатацию трудящихся, за нищету и бесправие масс. Церковные иерархи осыпают его проклятиями. Один из них, мракобес Иоанн Кронштадтский, даже сочиняет молитву, в которой обращается к всевышнему с просьбой: «Господи, возьми с земли хульника твоего, злейшего и нераскаянного Льва Толстого и всех его горячих закоснелых последователей». Но писатель, с поразительной правдивостью отразившим настроения русского крестьянства, стремившегося, по словам В. И. Ленина, «смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство», с не менее поразительной наивностью предлагает выход из положения в создании новой религии. Он поучает, что если все начнут следовать евангельским заповедям, проявлять любовь к ближним своим, не противиться злу, то навсегда прекратятся распри между народами, придет конец несправедливым общественным отношениям, эксплуатации человека человеком. Он был не в силах понять, что его проповедь «новой, очищенной религии» по сути дела была проповедью «нового, очищенного, утонченного яда для угнетенных масс».