– Это ты пришел!? – спросила она, будто удивленно-радуясь встречи. – А мы с мамой собрались чай пить. Присоединишься?
– Не откажусь! – принял Иван ее приглашение. – Отлично выглядишь! – выскочило у него, засматриваясь на сидячую Екатерину.
– Спасибо, а ты чего в черных очках, сегодня же вроде нет солнца? – ласково произнесли ее губы, владевшие мелодичными звуками. И светлое Катино лицо прикрывали ровные русые волосы, выделяя насыщенные карие глаза с черной глубинкой.
Ваня снял очки, показывая ей свой подбитый глаз.
– Кто тебя так? Подрался? – исказилось ее лицо в неподдельном интересе.
– Не могу сказать, не помню… Перебрал прилично, – ответил Ваня, ничего не скрывая перед Екатериной. И чтобы никого не смущать, обратно водрузил очки на переносицу.
Катя сорвалась и кинулась смеяться, сразив Ивана заразительным смехом, а Иван ухватился смеяться вместе с ней за компанию, не осознавая, чего она смеется.
– С подбитым глазом, ты похож на Рекса из мультика, – выдала она сквозь смех. – Вылитый!
Татьяна Вячеславовна принесла чашки, блюдца, заварной чайник, и глянула мельком на веселящихся дочь с Иваном Андреевичем не удержалась спросить:
– Вы чего?
– Сними очки, покажи маме, – краснощекая от смеха, попросила она еще раз Ивана, не называя его по имени.
Ваня снял очки, продемонстрировав Татьяне Вячеславовне свой фингал, – а она осторожно улыбнулась, в рамках приличия поддержала гостя:
– Ну, а что, синяки украшают мужчину! – Да на кухне чайник вскипел. – Иван Андреевич, помогите мне принести чайник, а я возьму пироги, и сядем пить чай!
Ваня моментом поднялся помочь, устремляясь на кухню за гостеприимной хозяйкой.
Вечер за окном клонился к закату, а за столом оживленная компания искрилась теплом душ, горячим чаем и пирогами. Что-то незримое объединяло их, безмолвная доброта, нежность, гармония и мир. Изумительным блеском глаз делились они между собой, улыбаясь солнечно.
С таким радужным настроением Иван приехал домой. Светился как ракета, пылал неким восторженным счастьем. Обрадовался, когда увидел на кухне дочь свою, Аньку.
– Ань, смотри, какие я грибы собрал! Нажаришь, с картошкой? – прозвучало в его голосе непреложная искренность.
Дочь промолчала, старательно пряча от него своего горестного взгляда.
– А пироги хочешь? Съешь пирожок, ты такие точно не ела!
Но Анька продолжала молчать, словно воды набрала в рот.
– Дочка, чего молчишь то? – не хочешь, я сам нажарю, – не настаивал он вовсе, сказав это тихо и милостиво.
Аня так и не соизволила ответить, и Ваня, оставив ее, ушел к себе в комнату, переодеваться. В этот вечер, он сытый пирогами, забыл, что хотел нажарить картошку с грибами.
А к ночи жена его, Ленка, враждебно налетела на дочь во всеуслышание, осыпая ее упреками в неблагодарности и прочей мути, да так, что Иван не выдержал, вышел из комнаты и спросил серьезно:
– Что ты как ненормальная орешь на Аню, чего ты пристала к ней? – вступил он в разговор.
– Беременная твоя дочь! – нервически выпалила Ленка, обжигая его недоброй искрой, почти свирепой.
– Прекрасно! – ответил Ваня со свойственным ему спокойствием.
– Как прекрасно!? Ты в своем уме то…, ей всего восемнадцать лет! Ни жилплощади, ни средств! Я лично против, мне обуза не нужна, на мою шею! – громко бухнула Ленка, выплеснув свое однозначное мнение.
– Разве жить негде? – намекнул он ей с невозмутимой ошеломленностью, – освободи свою квартиру от квартирантов и отдай дочери.
Что? – чуть ли не поперхнулась она, сглатывая слюну, – освободи в таком случае свою! – А на мои деньги не позарься! У меня скоро тур заграничный! И вообще, я в отличии от тебя, сполна отдала ей свой материнский долг! Пусть Анька сама думает теперь, как ей теперь жить, где жить, и на что жить, раз взрослая такая! А тебе видимо, стыдно, раз глазенки за черными очками прячешь! – взъерошились ее белесые волосы, приглаженные волосинка к волосинке, от психованной жестикуляции рук.
– Какая она взрослая, дитя совсем! – спокойно подкорректировал он Ленкино изречение об дочери.
– Если так считаешь, вот и возись с ней сам, а я имею полное право пожить для себя! – свирепствовала уж Ленка, отстаивая свои эгоистические желания. – Пусть аборт делает и не дурит! – не удержалась она, добавляя жестоко.
Аня, молча выслушав перепалку своих родителей, скрылась на кухне. У нее мучительно пересохло горло от напряженной ситуации, буквально не зная, что ей делать. Который день мать наседала на нее с абортом, втолковывая, призывая ее включить мозги, что надо учиться, встать на ноги, быть самостоятельной, выйти замуж, а уж потом беременеть и рожать. И Анин помрачившийся ум, выдавали ее невинные голубые глаза, наполненные страданием и болью от неясности решения.