Несмотря на то, что они с женой пять лет живут, как революционеры, (почти шесть, как посчитал на днях Иван) жили они хорошо, зажиточно. Он работала и она, в каком-то дезе, на телефоне. Жили они в его родительской квартире, и сдавали, каждый по своей квартире. Этими деньками заправляла Лена, он без вопросов отдавал свою часть от съемной квартиры на содержании дочери, зато ему оставалась вся его зарплата. Выработав в себе экономное отношение во всем, (он даже на дачу ездил не на машине, а на электричке), он научился копить, откладывать деньги на дорогие вещи, отменно радующие сердце.
В электричке раздулась духота. Запах вымотанных огородников, накопавшихся до изнеможения в земле, перемешался с потом, с примесью дезодорантов и несвежего дыхания. Ивану даже захотелось выйти на первой же платформе, но он сидел терпеливо, выдержанно, как и полагается врачу, с наработанной годами привычкой, сидеть в любой спертой обстановке и принимать пациентов.
Неподалеку от него раздался удушливый звериный хрип, отрывистый, свистящий. Молниеносно открыв глаза, Иван определил откуда идет звук.
Мужчина, с налившей кровью алым лицом, схватился рукою за горло, свистел и закатывал глаза. Народ всполошился, не разумея, что происходит. Лопатин с отличной врожденной реакцией, не раздумывая кинулся к нему:
– Сердечник? – зачем-то спросил у него он, уже и так догадавшись. – Таблетки есть?
Сердечник вяло опустил глаза.
Не теряя времени, Иван смело залез к нему в карман и пошарив, нащупал пачку с круглыми отверстиями.
– Пустая! – откинул он ее к окну быстрым жестом, разочарованно. – Внимание, у кого есть таблетки, нитроглицерин, валидол, корвалол, аспирин, – громко обратился Иван к взбудораженным пассажирам.
– Есть! – отозвался один старичок, передав быстро таблетки.
– И воды дайте! Срочно! Не жмитесь!
Ваня, подсунул мужику под язык таблетку. Хилый мужичок стал отходить от приступа. Синий цвет его щек бледнел, пульс выравнивался; горло задышало, охрип уменьшился.
– Вот так, дыши… все нормально. И воды пей побольше.
На Ивана глядели благодарные, просветленные от улучшения пульса глаза.
– Что же ты дружок, напугал. Завтра же, в понедельник возьми талончик к врачу и пройди обследование! Поправишься! Починят тебе твое сердце, – наставил его Ваня уверенно, проговорив ласково и внятно, по врачебному спокойно, незаметно приподнимая уголки губ.
– Слабое сердце, – оправдался мужик, выдавливая еле слышные звуки, порозовев губами.
– А будет сильное! Давай в тень пересядь! – помог он ему перебраться к противоположному окну. – Будь здоров! – вернулся Иван на свое прежнее место как ни в чем не бывало, без всякой ложной гордыни. И прикрыв глаза, снова поплыв душевно, мечтая о чем-то своем, о приятном.
За окном летело щадящее солнце, горело августовским светом, предвещая хорошую погоду на ближайшую неделю. Добрался Иван до дома, а за окном солнце за горизонт скрывается, и никто не замечает, как медленно, взволнованно темнота захватила пространство.
– Где Анька, я ей слив привез? – спросил он жену, когда ты, намыленная и свежая выкатилась из ванны.
– Гуляет…, с молодым человеком, – замахала Лена глазами часто, с невзыскательным выражением лица.
– С легким паром! – брякнул Иван, учуяв запах персикового шампуня и кокосового молочка для тела.
– Спасибо! – отозвалась она.
– А не рано ли, гулять ей с парней? – озадачился Ваня, выкрикивая ей в спину, наливая себе чай.
– Как рано? Восемнадцать уже! – простодушно ответила розощекая жена, закрываясь в своей комнате.
– Учиться надо, – промямлил под нос себе Ваня, откусывая бутерброд с колбасой. Он когда в электричке ехал, думал картошки себе на ужин нажарить, но что-то размяк с дороги, разленился. «Завтра, после работы, приготовит», решил он про себя.
Ночь блеклая, выспренно-глухая настигла город, Москву. Погасив свет у себя в комнате, Иван долго привыкал глазами к темноте, а как привык, заснул, не заметил.
3
Утренний мир врывался в окно бледным свечением. Небо блестело уходящим летом и прохладной осенью. Тучи сухие, взбитые до пены, летели куда-то на юг, укрывая в своих белых подушках стаи улетающих птиц. Разгоралось солнце с каждой минутой явственнее, бросая на землю косой, но искренний взгляд.